Городок

Ему почудилось, хоть был он человек вовсе несуеверный, что приход деда сам по себе предвещал нечто неприятное и даже ужасное, роковое. «Ну, зачем он пришел?» — с каким-то непонятным ему самому отчаянием подумал Шохов, все так же разглядывая деда, который продолжал бормотать свои извинения, привставая с чурбачка и наклоняя голову.

Что-то отвечать было надо, иначе неудобно уже получалось, и Шохов ответил, что зовут его Григорием Афанасьевичем и что он на самом деле считает, что дом в наше время — самое надежное, что может быть в мире.

— А что может быть надежней? — спросил он в свою очередь и напряженно, гораздо более напрягаясь, чем обычно, ожидал ответа.

— Так ведь, простите, уважаемый Григорий Афанасьевич,— четко выговорил старик: ах, как Шохова уже раздражала эта идиотская манера непрерывно извиняться и четко произносить имя-отчество, что обличало в старике умение спорить доказательно и долго.— Как может дом в нашем современном мире быть надежным, если вдруг упадет атомная бомба и его не будет? Мы ведь все под бомбой живем,— добавил очень грустно старик.

— Войны не будет,— отрезал Шохов грубо, сам удивляясь своему тону и даже тому, что говорит он бесспорную банальность, вместо того чтобы опровергнуть стариковский бред по-настоящему, как он всегда умел.

— Может быть... Может быть...— вдруг согласился старик и сел на свой чурбачок, а полы его длинного пальто опустились прямо в грязь, он этого и не заметил.— Но, уважаемый Григорий Афанасьевич, согласитесь, что может случиться землетрясение, или, скажем, буря, или... пожар какой, вот вы и голы и ничего у вас нет, потому что дома-то нет. Ведь стихия, Григорий Афанасьевич, она неуправляема. Так или не так?

— Что же, значит, и строиться не надо? — опять же грубо и сердито спросил Шохов, вовсе уже не пытаясь сдерживаться и деликатничать с глупым стариком.

— Отчего ж не надо? — закивал старик, его тоже никак не устраивал тон собеседника и его непонятное раздражение.— Надо строиться, надо. Вот я вам скажу, что я бы хотел иметь домик с огородиком, и возможно даже, что я куплю такой домик, если мне попадется!

— Покупайте нашу избу! — почти по-детски, непосредственно воскликнул Петруха, влюбленно глядя на старика. Ему-то дед Макар нравился все больше и больше. — Я все равно перееду в новый дом!

— Мерси, Петр Петрович,— поклонился в его сторону старик и пообещал вернуться к этому разговору. Но тему свою он не оставил.— Дом нужен любому человеку,— продолжал развивать он свою мысль. — Надо определить, может ли дом, да и другие вещественные предметы, даже столь важные, стать нам надёжным укрытием от неприятностей и бед? Вот в чем вопрос, уважаемый Григорий Афанасьевич. Не посчитаете ли вы, что надежней иметь внутреннюю устойчивость против всех бед, а уж дом, как говорят, в придачу.

— А что это такое? — спросил Шохов, зло прищурясь. — Внутренняя устойчивость? И откуда вы знаете, что я, к примеру, внутренне неустойчив?

Старик осклабился и даже пенсне снял. Достав фланельку, он медленно протер стеклышки с двух сторон. Он никуда не торопился, в отличие от Шохова, и это тоже не могло не злить последнего.

— Это уже философская штучка,— произнес он, показывая маленькие зубки, с каким-то дурацким смешком.— Но она как бы отвергает ваше предположение, уважаемый Григорий Афанасьевич, что мир живет одними домами. В домах, но вовсе не ими, я говорю — в идеале, конечно, потому что практический результат, как говорят, налицо.

Замысловато ввернул старик, что и говорить. А Петруха аж рот открыл, настолько его увлекло.

Упрямый все-таки был старик. Вежливый, но уж точно упрямый, так подумал Шохов. А может, и фанатик. Они все, старики, в некотором роде фанатики, потому что жизнь прожили кое-как, не нажив ничего, и сейчас уж вовсе ничего не наживут. Оттого и философствуют на скончании лет!

Надо отдать должное интуиции Шохова, был он близок к истине, пусть и погорячился излишне. Но уж так был устроен Григорий Афанасьевич, что враждебность старика он ощутил сразу, хоть до конца и не понял, откуда именно она исходила. А сейчас понял и сразу успокоился. Этот старик, судя по всему, отрицал не дом и тем более не шоховский, а любую идею накопительства, резонно считая, что вещи еще никого и ни от чего не спасали.

Что ж, Шохов познал за свою жизнь роль бессребреника — и с него довольно. Он поработал во славу отечества, да и сейчас продолжает работать на совесть, и имеет право нормально жить. Правда, никто не знает, что такое нормально жить. Для одних это однокомнатная квартира, для других — вилла, дом, сад, машина у подъезда. Но в конце концов это детали, потому что и машина, и даже двухэтажный дом, каковой он собирается построить (подчердачная мансарда у него уж точно будет!), и сад при доме никому у нас не запрещены.