Читаем Городомля. Немецкие исследователи ракет в России (1997) полностью

А как мы взрослые воспринимали проблему изоляции? У всех это было по-разному. От беспрерывного недовольства у одних, до невозмутимости у других. Гельмут Фризер вспоминал: «Я удивлялся уже в первые недели, что многие жители острова восприняли принудительную высылку совсем иначе, чем я. Они восприняли ее как жесткое требование, что и было на самом деле. Они страдали от отсутствия их обычного жизненного уклада. От первого до последнего дня они постоянно думали о возвращении на родину. Но мне с самого начала было ясно, что единственной возможностью выстоять высылку без ущерба для себя, было приспособиться к новому положению, извлечь из него наилучшее.

Я сам в начальный период вел много переговоров с советским руководством, в которых очень запальчиво требовал изменения статуса нашей островной жизни. Результатом этого был отказ. Это было очень печально. Я мог осознавать, что советское руководство хотело отгородить нашу работу от любого внешнего вмешательства. Но осознание этого не добавило мне душевного спокойствия. Я сказал себе: объявленные пять лет вынужденной ссылки не срок для человеческой жизни. Это время не должно быть прожито в печали, его нужно полезно использовать. Но к самообладанию Гельмута Фризера я пришел только после того, как мне написал отец: «Перечитай-ка, что думал об этом Фридрих Шиллер в своих философских записках, а именно в статье «О возвышенном». Я читал эту статью. Шиллер считал, что вынужденному принуждению, которое устранить нельзя, можно сопротивляться, не принимая его внутри себя. Я примирился с этой мыслью и свыкся с ней.

Горькое разочарование испытали мы все в позднейшие годы после интервью, которое дал публицист Эйслер, брат известного композитора, западным журналистам. Сейчас я уже не помню, как оно до нас дошло, с газетами или по радио. Эйслера спросили, какие усилия приложило правительство ГДР, чтобы вернуть немецких специалистов, привлеченных к трудовой повинности в Советском Союзе. Эйслер ответил, что никаких немецких специалистов в Советском Союзе не было.

Но вот мы уже сидим в поезде. То, о чем мы все мечтали, свершилось. В этот раз поезд быстро проносится через летние леса под прекрасным небом. Сын Петер, который теперь старше, чем его сестренка при поездке сюда, воспринимает все необычное с большим интересом, но без возбуждения. Он использует обычные слова, чтобы назвать новое. Два купе рядом в скором поезде — это наша квартира. Проводник, который приносит чай — продавец. При пограничном контроле польский офицер заглядывает в купе, где сын лежит на полке после обеда. Сын садится, показывает на соседнее купе и простым русским предложением говорит, что там его отец и мать. Он говорит только по-русски. Много лет мы знали каждого члена нашего немецкого коллектива на острове и с каждым незнакомцем мы разговаривали по-русски. Теперь, с немецким проводником, который вошел в вагон на другой стороне Одера, мы ошибочно разговариваем по-русски. Во время долгих лет мы уже научились каждого взрослого жителя острова, даже не видя его, узнавать по голосу. Позже, в Берлинской гостинице или на улице, если сзади нас посторонние люди говорили на немецком, то нам казалось, что это люди из Городомли.

Здесь я мог бы закончить мой рассказ. Но со многими мыслями я опять возвращаюсь в Городомлю, к тогдашним проблемам, к ракетам и их применению.

Это было в последнее лето. При прогулке по острову Сабина, моя партнерша по многим театральным постановкам, тогда ей было 18–19 лет, сказала неожиданно, после того, как мы до этого говорили совсем о другом: «Скажи, ты в моих глазах порядочный человек, почему ты работаешь над таким страшным оружием?».

Несмотря на то, что члены рабочего коллектива ни в семье, ни в кругу друзей не говорили о содержании нашей работы, нам это было запрещено и мы не хотели этого, но все же было неизбежно, что даже при очень незначительной скорости распространения, информация о нашей профессиональной деятельности в течение долго времени проникла к другим жителям острова. Я теперь не помню, что я ответил Сабине. Вероятно, непринужденно перевел наш разговор в другое русло. Однако этот вопрос затронул меня глубоко, он означал конфронтацию юной, неподдельной в чувствах жизни по отношению к войне и насилию, угнетающих человечество. Позднее, когда я мог выбирать, я избегал в своей деятельности ракет и любого вида прямой или косвенной разработки оружия. Я отказался вступить в научное общество ракетной техники. Я отклонил предложение стать деканом авиационного факультета в университете Ростока.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное