Городомля. Немецкие исследователи ракет в России (1997)

Но было еще одно крушение, которое я чуть не пропустил: 1939 год, когда началась война. Я думаю, что 80 или 90 процентов людей в воюющих странах не хотели войны, они проголосовали бы против войны, если бы их спросили. Но события всегда прокатываются по каждому отдельно. Но и демократия тоже выручает не всегда, хотя при всех недостатках я считаю ее наилучшей государственной формой. К примеру, вопрос следует ли вести войну, не голосуется. Чаще правительства ставит перед фактами, на которые ни парламент, ни население повлиять не могут.

Ф. Многое, о чем Вы говорите, звучит фатально. Вы фаталист?

А. Нет, скорее я считаю себя оптимистом. Возьмите события 1989 года, в ГДР: мирная революция без пролития крови. Еще несколько недель до этого мы видели демонстрацию силового потенциала, танки прокатились перед трибунами в Берлине. Однако население не дало себя больше запугать, оно победило власть и даже взяло штурмом Бастилию — аппарат государственной безопасности. Тогда, 200 лет назад это было не небескровно, как в этот раз. Большая заслуга в этом мирном течении обстоятельств принадлежит церкви, в основном протестантской.

Ф. Вы являетесь членом церкви?

А. Нет, я был воспитан в христианском духе, но после Второй мировой войны вышел из церкви. С годами я опять приблизился к церковным кругам, так что Евангелическая Духовная Академия избрала меня в 1984 году своим членом. В этом кругу я познакомился с рядом людей, возвративших мне веру в силу морали.

Ф. Вы родились в Швельме в Вестфалии. Вестфальцы считаются оседлыми. Возможно, Вы получили это свойство твердой почвы под ногами, которое помогло Вам пережить эти крушения?

А. Вестфальцы говорят про себя, что они упрямые и своенравные. Это в известной степени справедливо и для меня, в том смысле, что я критичен в науке и политике.

Ф. В Вашей жизни было время, о котором я хотел бы спросить Вас несколько подробнее, а именно о возвращении из Советского Союза. Восприняли ли Вы ГДР как некоторое продолжение существования на острове в Городомле?

А. Нет, нет, так жизнь в ГДР не была ограничена. ГДР, несмотря на многие недостатки и слабости, была государством, в котором искусство, наука были востребованы; это было государство с достаточно высоким уровнем жизни. Нет, так угнетенно и взаперти я себя не чувствовал.

Ф. Все же вопрос: Как мог кто-либо с таким жизненным опытом, как Ваш, жить в этой ГДР? Как можно объяснить, что это существование протекало до некоторой степени бесконфликтно?

А. Почему я остался в ГДР? Для этого было много оснований. В Городомле я познакомился с профессором Фризером и профессором Пауером, Которые были для меня примером, и стали моими друзьями. Оба работали прежде в Технической Высшей школе в Дрездене, в которую вернулись из Советского Союза. «Приезжайте в Дрезден», сказали они мне. Другие Дрезденские преподаватели Высшей школы аргументировали тем же: «Каждый ученый несет теперь ответственность. Дрезденская область не должна превратиться в духовную пустыню. Мы обязаны в нашей высшей школе дать хорошее образование молодым людям.

Кроме того, тогда в 1952 году я еще верил в возможность нормально жить и работать в этом государстве, на флагах которого были начертаны принципы социального равноправия и помощи слабым.

Ф. И как долго Вы этому верили?

А. Альберт Швейцер сказал однажды: интеллигенция должна постоянно жить в состоянии напряжения с правительством, так как она является его коррекцией. Конфликты в ГДР были всегда, в каждой области. До 1961 года существовало еще относительное право на возможности зарубежных поездок. Позднее начались ограничения.

Конфликты были также и в духовной жизни. После 1968 года стало невозможным получать определенные книги. Еще одно: так как в министерствах было мало специалистов, определенные разработки и результаты исследований оставались невостребованными промышленностью. Кроме того, экономика в качестве специальности чрезвычайно переоценивалась. Часто даже технические специальности и рабочие группы руководились экономистами. Это могло привести к полной остановке технического развития.

Ф. Госбезопасность оказывала воздействие на Вашу область? В какой степени был представлен разведывательный аппарат?

А. У меня не было опыта общения с государственной безопасностью. Иногда я слышал от коллег, что к ним обращались и они должны были дать сведения о чем либо. Меня это не коснулось.

Следили ли за мной, этого я не знаю. Но, думаю нет. Я говорил себе: я слишком незначителен, чтобы за мной следил шпион. Если кто-то хотел услышать мое мнение, не требовалось кого-то ко мне приставлять, можно было это услышать непосредственно от меня. Это была моя точка зрения. Таким образом, собственного опыта общения со штази у меня не было.

Ф. Но как аппарат — Штази был Вам известен?

А. Да, конечно. Государственная безопасность охватывала многие области. Собственно говоря, самым неприятным была слежка в частной жизни. Это было угнетающим для всего общества.