Городомля. Немецкие исследователи ракет в России (1997)

Мы, немцы, сразу заметили, что вся работа в Фелькенроде велась в направлении ее ликвидации и последующего вывоза. Все без исключения измерительные системы, даже все детали, которые можно было снять с больших аэродинамических труб, увозились английскими солдатами на грузовиках. Подобным образом был очищен и наш маленький институт в Вильдеманне. Ведь немецкое государственное имущество превратилось в трофеи победителя. Британскому лейтенанту Бротертону, который в первые же дни подъехал к зданию института с несколькими грузовиками солдат, я еще смог отказать в выдаче, поскольку он не мог предъявить мне документов, удостоверяющих его полномочия английского администратора технической высшей школы в Ганновере. Но на следующий день он уже обзавелся этими документами и вернулся к нам разъяренный как бык. Несмотря на мои объяснения и мой протест он упаковал плюс ко всему и весь геодезический инструментарий «Nanga-Parbat» исследователя Финстервальда, который вообще не относился к институту аэродинамики и авиатехники. Господин Финстервальд хотел спасти эти ценнейшие приборы во время бомбардировок Ганновера и оставил их у нас.

К тому времени, когда англичане уехали, все наши помещения были совершенно пусты. Станки, маленькие аэродинамические трубы, все измерительные инструменты — все было увезено. Не осталось даже канцелярских принадлежностей— пишущих машинок и аппаратов для фотокопирования. Второй лейтенант, Детахементс, заметив мое огорчение, ободряюще и сочувственно похлопал меня по плечу и сказал: «Не принимайте все это так близко к сердцу».

Английский гарнизон продолжал разыскивать бывших немецких солдат, которые переоделись в штатское, но не были пропущены через английский лагерь для военнопленных и не получили официальных бумаг об освобождении. Я тоже был немецким солдатом с сентября 1939 г. по март 1940 г. в пехотных полках, тогда квартировавших в Ботфельде, и в военной авиации под Кеннингсбергом (Нойемарк), а затем был официально отпущен, чтобы продолжать свои исследования.

Запись об освобождении в моем военном билете была признана англичанами еще при прежних проверках. Тем не менее, в один прекрасный день все мужчины нашего городка должны были собраться на площади перед домом отдыха для перепроверки документов английским гарнизоном. Сидящий за столом майор потребовал мои бумаги. Я предъявил ему военный билет. Просмотрев его, майор констатировал, что печать об освобождении только немецкая, а английского штампа нет. Я возразил ему следующее: «В 1940 году во время войны у меня не было возможности искать английский военный пункт для подтверждения немецкого освобождения». Это заявление было встречено весьма немилостиво: «Следовательно, Вы должны быть отправлены в лагерь для военнопленных». И вот я уже стою вместе с другими немцами в грузовике.

Мимо идет «мистер сержант» войсковой части. Он увидел меня и с удивлением спросил: «Что Вы делаете там наверху?» Я объяснил ему, что произошло. «Мистер сержант» отправился к майору и начал с ним разговаривать. Беседа становилась громче. Оба начали спорить. Затем мистер сержант встал в стойку «смирно», отдал честь и, подойдя ко мне с серьезным лицом, знаком велел мне спуститься с грузовика. Вот он идет впереди меня, мы оба заходим за угол дома, и он весело обращается ко мне: «Так, быстро отсюда и впредь не попадайтесь этому майору на глаза».

Осенью к нам из советской оккупационной зоны приехала двадцатилетняя Лидди, младшая сестра моей жены Гертруд. Она больше не хотела жить с родителями в Барби на Эльбе. Она чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Мы приняли ее с радостью, и она стала жить с нами как член семьи. Лидди в своем родном городе окончила среднюю школу. Теперь она с помощью логарифмической линейки училась делать технические расчеты, работала над техническими чертежами, помогала мне при подготовке отчетов.

Когда вечером Гертруд заканчивала домашние дела, Лидди — техническую работу и помощь по дому, а я свои записи, наступали часы уютного вечернего отдыха. Я читал прозу или что-нибудь из поэзии. Лидди очень любила играть в карты. Но, к несчастью, игровых карт у нас не было. Тогда я подарил нашему обществу собственноручно нарисованные карты. Так мы смогли включить в нашу вечернюю программу любимое занятие Лидди — так называемое «Romme». Поскольку я никогда не мог быстро отключиться от моей технической работы и был невнимателен, обе женщины частенько имели повод посмеяться над моими ошибками.