Городошники

Они пронеслись мимо меня, и мне захотелось так же легко и беззаботно побежать за ними, забыть, что я Герман Иванович, и для начала я лихо прокатился прямо до телефонной будки, не упал, прокатился еще разок и чуть не сбил с ног Розу Устиновну.

– Вы? – удивилась она, двумя руками в толстых варежках удерживая сумку. – Я думала… – она посмотрела на меня, на сумку. – Налетчик, думала! – она засмеялась. – А вы совершаете утреннюю пробежку? Не буду вам мешать.

Я не успел сказать: «Вы мне не мешаете», или что-нибудь более умное, а она уже пошла:

– Тороплюсь, лекция. Ах да, Герман Иванович, пока не забыла… У меня вызывает опасение, что вы работаете с группой студентов, а остальных обходите стороной.

Я их даже не обхожу. Вхожу и сразу ныряю налево, благополучно добираюсь до последних столов и облегченно вздыхаю. Здесь весело, жизнь кипит. Вдоль речек появляются улицы, вокруг озер вырастают дома, среди холмов возводятся поселковые комплексы.

– В вашем воображении, Герман Иванович, – она, улыбнувшись, ушла.

Я остался с моим мальчишеским задором, он от столкновения со строгой доцентшей не убывает. Я вижу наш славный поселок и радуюсь предстоящей работе, радуюсь вечерним занятиям – до них еще не скоро, и я могу спокойно порисовать. Я разбегаюсь, качусь, ух здорово! Не упал.

Задираю голову, смотрю на окно нашей кафедры. Там меня поджидает поселок, домики ждут, избушки под снос выстроились в рядок, сцепились заборчиками, выплеснули на улицы палисадники и петушков резных, но тут пришел Герман Иванович и раз! Все смел и такое придумал! «А что лучше предков придумаешь?»

Но тут пришел некий Герман Иванович, перерезал сложившиеся артерии и капиллярчики и наблюдает, как деревня-матушка издыхает. А дом – это такая изба, выложенная бревно к бревнышку дедом и прадедом, с тем особенным духом, что больше нигде не найдешь, это еще кусок земли с садом и огородом, и поля вокруг, и леса, и ты точно знаешь, где бы ты ни был, у тебя есть единственный на всей земле дом.

Но тут пришел Герман Иванович и… ужаснулся. Где наши избушки-старушки? Вместо них унифицированные блоки стоят из стекла и бетона. Приведенные к единой норме, к единообразию – это плюс. С полным комфортом, с удобствами не на улице, а в сенях – это плюс. И дорога по деревне бежит, не в ухабах и хляби, а по всем законам строительного искусства… Это, и правда, плюс. Но не дожить мне до этих времен. Да, так что же делать? Сохранять сруб и внутри модернизировать? Строить псевдо-избушки? Так все оставить, как есть? Как это сделано в Суздале – вот где стариной не налюбуешься! А Суздаль сохранил один человек – Зодчий. А что было бы с нашим городом, если бы не главный архитектор Смирнов? Он не дал, не допустил, чтобы старый центр исчез, чтобы его застроили панелюшками и высотками-однодневками. Страшные коробки – временное поветрие, оно пройдет. Смирнов пережидал, сохранял ядро города до лучших времен, они настанут… Повезет же кому-то – заниматься реконструкцией центра.

Я представил, что повезло мне, и прошелся по окрестностям, заботливо оглядывая улочки. Прошелся по векам, от петровского классицизма до уральского модерна, застрял на лаконичности конструктивизма, пытался сунуть в этот ряд народное жилище… И подивился его пластичности – бури пролетали, сменялись стили, а оно знай себе стоит!

Изба с замысловатыми башенками – эклектицизм! Деревянный сруб классический, на нем – пузырь окна: модерн! Что, где-нибудь вы такое видели? Я – нет! И Смирнов – великий архитектор, потому что их сохранил.

Все еще шел снег, и я наслаждался его праздничной свежестью, мимолетной общностью с людьми, спешившими мне навстречу.

И даже помпезные здания неоклассицизма меня не раздражали (особенно не раздражали окна среди пузатых колонн и цыплячий цвет фасадов). Ноги принесли меня к Белинке. И раз уж принесли, я не стал им противиться. Хотелось порыться в книжках, почитать о петровских временах.

Бесконечные ящички с картотекой, на которые мне указала девушка-дежурная, ничуть не уменьшили моего воодушевления, ведь на каждой карточке в уголке, рядом с номером, сияло: а, Гера, вот и ты! И даже девушка-дежурная, чего тоже никогда раньше не было, улыбнулась, подошла, спросила, чем она может помочь? Я подумал: вот это да! Вот это день!

С кипой журналов – книги она обещала подобрать к завтрашнему утру – я прошел в читальный зал. Журналы я смотрел с последних страниц и, добравшись до первых, обнаружил в кармашке листок, где была написана знакомая фамилия: Шустова, и с умилением подумал о своих работящих студентах, о своей бригаде, с которой встречусь сегодня на вечерней консультации.

Я уже больше не думал, что зря перешел в институт. В Гипромезе я не мог свободно распоряжаться своим временем, оно распоряжалось мной, а это был большой-большой минус.

Часы незаметно летели, стемнело, зажглись фонари.

Снег по-прежнему шел.