От этой воображаемой фантастической картины меня отвлек Шеврутов. Он остановил машину рядом с небольшим проломом в бетонной стене, и я вылез наружу, ежась от утренней сырости. Тайный магистр вынул из багажника чехлы и жужжал «молниями» на них.
Наконец он вынул несколько блестящих странных предметов и запер машину.
Мы шагнули в проем, как десантники шагают в пустоту за бортом.
Дальше тропинки не было — Шеврутов шел в утренних сумерках по одним только ему известным приметам. Я иногда утыкался ему в спину, иногда отставал на несколько шагов и видел, как дорогое черное пальто метет глину.
Рядом под поверхностью мрачных луж шла загадочная внутренняя жизнь. Как в гигантском аквариуме, что-то булькало, ухало. Над жидкостью в лужах поднимался пар, курились дымки близко и далеко в этих полях.
— Ты не думай, настоящие поля аэрации дальше, а здесь старая зона… Так вот, — продолжил Шеврутов какую-то фразу, начало которой я упустил. — Рыба здесь особенная. Начало здешней рыбе положили бракованные телескопы, которых лет пятьдесят назад спустил в унитаз аквариумист Кожухов. Он вывез свою коллекцию из Берлина в сорок шестом. Я видел эти аквариумы — увеличительные вставки в стеклах, бронзовая окантовка с орнаментом… Когда его пришли брать в пятидесятом, дубовая дверь продержалась ровно столько, сколько понадобилось Кожухову, чтобы спустить последнюю рыбу в канализацию. Но сейчас у нас другая радость — наша рыба очень живуча. Мои продавцы возили ее в пластиковых мешках с кислородом по всей Европе. Переезд до Парижа ей совершенно нипочем. И это не самое интересное. Мне мутанты не интересны, мутанты нежизнеспособны и мрут, как первый снег тает. Мне интересны новые виды. Я тебе покажу совершенно иное…
Мы прошли мимо криво погрузившегося в лужу трактора с экскаваторным ковшом и заброшенного бетонного здания. Дальше начинались лес ржавой арматуры и странные постройки без крыши.
— Вот, можешь поглядеть. Спустись по ступенькам, пока я сачок свинчиваю. Подивишься.
Я начал спускаться по обнаружившимся ступенькам мимо забора из сетки-рабицы. Рядом с кроватной спинкой, вросшей в землю как поручень, начиналось небольшое озерцо. Вода в нем, или то, что было водой, стояла ровно и неподвижно. Если бы озерцо возникло из бомбовой воронки военных времен, то я не удивился бы.
Я наклонился к воде, чтобы разглядеть новый аквариумный вид, составивший Шеврутову славу.
Но никто не роился в этой неожиданно прозрачной воде.
Роиться там было некому.
Огромный глаз глядел на меня бесстрастно и мудро. Огромное существо изучало меня, как червяка, зашедшего на обед. Царь рыб ждал гостей в своей страшной глубине.
Я отшатнулся и сделал несколько шагов по ступенькам вверх. Там уже стоял Шеврутов. Неожиданно он толкнул меня в грудь.
— Ну, что стоишь? Иди, прыгай.
— Ты что? — шепотом спросил я и прибавил еще тише: — Ты с ума сошел?..
— Давай, давай, — толкал меня вниз Шеврутов. — Нечего тут…
Схватившись за ржавую кроватную спинку, я пытался отпихнуть аквариумиста. Шеврутов печально достал из кармана пистолет «ТТ», показавшийся отчего-то гораздо большего размера, чем на самом деле.
— Ну, давай — он мертвечины не любит. Он тебя сам выбрал, он всегда сам выбирает.
Глаз приблизился к поверхности и бесстрастно смотрел на нас.
— Леха, ты что, стрелять в меня будешь? А как ты в меня стрелять-то будешь?
Шеврутов сопел, еще ничего не понимая. Наконец, догадавшись, он суетливо выщелкнул пустую обойму в грязь. Он тупо смотрел на горсть патронов в моей руке и тускло блеснувший нож, который я достал из кармана. Если Царь рыб действительно выбрал меня, то он сделал хороший выбор.
Шеврутов завыл тоненько, спустился на одну ступеньку, потом одолел еще несколько ступенек, и тут я дернул его за плечо. Полы черного пальто взмахнули в воздухе, как крылья птицы, и Шеврутов рухнул в озеро.
Ни одного пузырька не поднялось оттуда. Глаз скрылся, но я спокойно ждал. В общих чертах я представлял, что будет дальше.
И вот огромная рыбья голова возникла над поверхностью.
Теперь была моя очередь загадывать три желания.
Роман Афанасьев
Замкнутый круг
Черный джип, напоминавший ожившую коробку из-под обуви, мягко стелился по асфальту, едва касаясь его грубой сущности идеальными покрышками из мира рекламы. Недоделанный «пацифик» поблескивал в лучах заходящего солнца, радостно приветствуя наступающий вечер щербатой улыбкой. Джип чуть подрагивал: внутри бился неукротимый пульс музыки, толкаясь в обшивку мягкими волнами. Казалось, что машина покачивается в такт ударным и едва заметно пританцовывает на ходу. Водитель такого аппарата, что сложно назвать просто автомобилем, должен быть абсолютно счастлив просто от самого факта обладания подобным чудом. Он и был.