Городская фэнтези 2006

Ночь за пологом казалась глубокой и бесконечной. Молодой радист уснул, прижавшись щекой к столу так, что губы по-детски съехали в сторону и раскрылись. Волков не стал его будить и сам сел за рацию. Где-то на исходе второго часа, когда тяжелые мысли переполняли голову, он сбился и уже неосознанно повторял омертвевшими губами:

— Витя! Витя, ответь! Витя! Витя! Витя!..

И ответ пришел. Невероятно, но пришел!

Правда, он был таким далеким, словно его не существовало. Словно он был слуховым миражом.

— Николаич! — Кажется, Дубенко был взволнован. Хотя при такой слышимости легко ошибиться. — Забудь о том, что я говорил в прошлый раз. Все забудь! Тут… ты не поверишь! Мы забрались на холм! Эти строения… это наши дома, понимаешь? Серегин дом напротив моего. Антоны тут же. Стоят рядышком, и такая благодать крутом, что… — Станция взвизгнула, проглотив остаток предложения. — Катька моя и в самом деле вымахала! Николаич, дай нам сутки! И мы вернемся…

Он старался не смотреть на радиста, который проснулся и, хлопая глазами, непонимающе таращился на командира.

— Да, Серега просил передать… — Волков едва различил эти последние слова. — Не отправляй письмо! Не отправляй! Надобности теперь нет…

Больше от группы Дубенко радиограмм не поступало. Никогда.

Волков сообщил роте и командованию, что группа Дубенко героически погибла, выбираясь из вражеского тыла. А следующей ночью они с Остаповым похоронили тела.

...К лету сорок четвертого года о старшем лейтенанте Волкове, командире разведроты 93-го гвардейского стрелкового полка, ходили две странные байки. Рассказывали, что в планшете у него лежат пять великолепно оточенных карандашей, которыми он никогда не пишет, а только изредка их рассматривает. И еще говорили, что иногда, хлебнув горькой после удачного наступления или взятия города, он присаживается возле радиостанции и, вращая ручку настройки, вслушивается в бездонный эфир.

Андрей Басирин Дверь в зиму

По ногам тянуло пронизывающей «майской жарынью». Волька — в драной психоделической футболке, пуховике и шортах — пил вечерний кофе. Пил на балконе, потому что настоящая весна хоть в июне приди, а закаляться путешественнику надо. А еще — потому, что воскресенье. Квартира не убрана.

Но это пустяки. Отубирался, бродяга, больше не придется.

Сегодня в путь.

Засыпающая Рига сладко ворочалась в своих бетонных постелях. Люди еще суетились по привычке, но что до них городу?.. Так, морока одна. В светлом небе робко проклюнулась луна. Сосны во дворе тянули к ней загребущие лапы. С высоты девятого этажа было прекрасно видно, что шансов у них нет.

Скоро. Уже совсем скоро… Прихлебывая кофе, Волька одним глазом косился в книжку на коленях. «Мальчик и тьма» Лукьяненко. Читать не хотелось, но что еще прикажете делать, когда осталось так мало? Дымящийся термос, аромат кофе. Крик чайки в стремительно темнеющем небе. Последние четверть часа в этом мире — не основы же интегрального исчисления штудировать.

Ветер растрепал страницы:

«Действительно неважно, за что воевать. И правду можно найти где угодно. Просто выбери вначале, как ты хочешь видеть, — и становись на ту или иную сторону».

Волька вздохнул и бережно отложил книжку. Хватит. Скоро у него будет собственная правда. Будильник в кармане куртки тикал, отмеряя оставшееся время. Еще целых тринадцать с половиной минут!

Сквозь приоткрытую балконную дверь виднелся старенький трехногий шкаф. Выбитым зубом чернел след «Мальчика и тьмы» — среди разноцветья Фрая и строгой готики Лавкрафта. Книжки стояли как попало, некоторые даже вверх ногами. Но все на месте. Ни одну, самую завалящую книжульку друзья не зачитали. Даже дурацкое и совсем ненужное по работе «Программирование в локальных сетях».

Финней, Хайнлайн, Толкиен. Крапивин — весь. Желязны — тоже весь.

Назови, что у тебя в шкафу, говорили древние мудрецы, и мы расскажем всю твою жизнь. А что у тебя под кроватью, храни в тайне. Это твоя душа.

Под кроватью у Вольки пылились ненадеванные лыжи, ружье для подводного плавания, боксерские перчатки и альбом с марками. На стене топорщился воробьиными перьями ловец снов.

Врали мудрецы. Душу свою Волька хранил не там. Она валялась у окна, бесстыдно оттопырив клапаны на карманах, сверкая серебряными кольцами. Широкие лямки, титановая станина, яркая синтетика боков — синий с зеленым. Рюкзак Волька сложил чуть ли не за неделю до Урочного Часа. А лабиринтами и янтрами соседнюю комнату разрисовал и того раньше. Теперь оставалось только ждать. Целых двенадцать с третью минут.

Когда за спиной грохнуло, Волька вздрогнул и чуть не выронил книжку. Ох, ничего себе! Уже?! Забились страницы-крылья, кофе выплеснулся на голую коленку. Волька рванулся к балконной двери.

Изнутри в стекла хлестнуло снежной крупой. Дверь не поддавалась.

— Эй! Вы чего?! Откройте!!!

Бултыхнулось в груди сердчишко, ох бултыхнулось. Жаром-холодом обдало, мурашки прыснули по коже. Волька рванул облезлую скобку-ручку:

— Ну вы ж, блин!!! Эй! Колдуны хреновы!