Городская фэнтези 2008

Печка не справлялась с обогревом, до того было студёно снаружи. Проводник заправил печку остатками угля, чтоб хоть перед Маэном господам пассажирам стало потеплей и они не высказали жалоб железнодорожному начальству. Ну кто мог подумать, что грянет такой холод! Запас угля взяли обычный, по погоде, но уже на полпути пришлось его пополнить, а ближе к Маэну угольщик так прямо и сказал: «Вы грешники на сто шестом — мороз привезли!» Оледеневшие усы угольщика топорщились сосульками, морда его лошадки покрылась иглистым инеем, а земля будто спеклась и железно звенела под тележными колёсами.

— Дамы и господа… — нудил своё проводник, хотя в вагоне первого класса было занято только три купе из восьми. Адвокат с секретарём, какие-то насупленные дельцы-компаньоны, одинокая девица. Нехорошо, когда девушка разъезжает в одиночку. Серьёзна, не легкомысленна, держит себя строго. Шляпка скромная, тёмное пальто-ольстер, платье небогатое, но тёплое, добротное, а из багажа — только ридикюль. Попробуй разберись, с чего её вздёрнуло путешествовать одной и без вещей. Может, из дома сбежала? Вроде бы не служанка — как-никак первым классом едет. Опасно это. Если её некому встречать на вокзале, то найдутся ушлые молодчики, из-за которых девушек потом находят мёртвыми и обесчещенными где-нибудь между склепов на Голодном кладбище. И даже очень просто — стоит им заметить, как она из лучшего вагона выйдет без сопровождающих.

Исполнив всё, что полагалось сделать перед прибытием, проводник остановился у своего закутка. Есть немного свободного времени; можно у лампы почитать газету. Хотя — что утешительного там прочтёшь? Катимся в пропасть, ничего хорошего ждать не приходится. В Бельгии социалисты, в Пруссии Бисмарк, Франция вооружается — хочет отплатить пруссакам за Седан, Дания вооружается, все вооружаются! кругом кошмар» анархисты — вот и погода собачья!

Не заработать ли на девушке лишний десятицентовик? Скажем, предложить ей: «Сьорэнн, если хотите, я найду крепкого, честного кучера. Он отведёт вас к коляске прямо от вагона».

Он постучал в купе. Не услышав ответа, встревожился и сам открыл дверь.

Из темноты на него смотрели карие глаза под полями шляпки и большой, отнюдь не дамский револьвер, сжатый руками в зимних касторовых перчатках.

— Сьорэнн, я проводник! — вскричал он, испуганно подняв руки. — Ради бога, осторожней!

— Вы напугали меня, — девичий голос был сух и резок. — Больше так не делайте, ясно? И не бойтесь, — она проворно убрала оружие в свой ридикюль.

Желание помочь ей за небольшую плату улетучилось, словно его и не было. Вон как! с пистолетом! Пожалуй, к такой колючей никакой нахал не привяжется.

— Хотите получить четвертак? — спросила девушка спокойно, как будто не целилась в него мгновение назад.

— О!., да, — у проводника отхлынуло от сердца.

— Вы знаете, где телеграфная контора в Маэне? Когда она закрывается? Как до неё добраться?

— Я видел, на вокзале табличку — «Телеграф работает с 10.00 до 20.00». Должно быть, там есть пункт приёма телеграмм.

— В котором часу мы прибываем?

— Через десять минут, сьорэнн… даже меньше того. У вас вполне хватит времени, чтобы отправить депешу. Спасибо, — с поклоном принял проводник монету. — Нижайше прошу вас простить меня за доставленное беспокойство.

— Ступайте, — девушка отвернулась к окну, где глухо постукивала тьма.

«Не сообщить ли в полицию? — грея в ладони четвертак, раздумывал проводник. — А то ишь ты — пистолетом грозить!.. Анархистка какая-то. Или вовсе — керосинщица!..» — ему вспомнились газетные статьи о коммунарках из Парижа, которые поджигали дома и требовали отрубить сто тысяч голов.

При мысли о керосине и пожаре ему как наяву предстала вспышка огня, на миг ослепившая глаза, — пришлось проморгаться, чтобы вернулось зрение, но и спустя минуту перед ним мерцали тающие сполохи багрового пламени, похожие на языки кукольных чертей из святочного вертепа. Мимолётное наваждение было столь ярким, что ему даже почудился запах гари.

У подъезда «Одеона» сгрудилось множество фиакров и собственных экипажей. В первый момент Гертье удивился белёсому туману, колеблющемуся в газовом свете над столпотворением экипажей, но едва он шагнул на улицу, как его щёки стало покалывать, а дыхание вырвалось из губ клубящимся паром.

— Что за дурной каприз природы? — недовольно посапывая и фыркая, ворчал Бабель. — Окоченеть можно! Когда мы сюда прикатили, была прекрасная погодка!