Городские имена вчера и сегодня. Судьбы петербургской топонимики в городском фольклоре

Сразу после октябрьского переворота, особенно в 1918 году, Горькому стало ясно, что с революцией, лозунгами которой стали экстремистские призывы «Мир хижинам, война дворцам» и «Кто не с нами, тот против нас», ему не по пути. Горький начал издавать свои «Несвоевременные мысли», превратившиеся, по сути, в открытую полемику с Лениным по вопросам теории и практики революции. Он, пожалуй, был одним из первых, кто ясно увидел, что в пылу политической риторики о судьбе революции как таковой были проигнорированы отдельные судьбы сотен и тысяч лучших представителей того народа, ради которого революция якобы совершалась.

Прозрел Горький поздно, но просто полемикой не ограничился. Хорошо понимая долю своей вины за случившееся, он старался если и не искупить ее полностью, то, по возможности, как-то смягчить. По воспоминаниям современников, в то время Горький буквально помогал выживать многим петербуржцам. Сохранилась легенда, что в голодном Петрограде он выдавал справки самым разным дамам – знакомым и незнакомым – приблизительно одинакового содержания: «Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, буревестника революции». Срабатывало будто бы безотказно.

Что бы ни говорили сегодня об этом, и в самом деле великом писателе, но силы духа от него не отнимешь. Он хорошо понимал свою роль в разжигании пламени революции. А самоирония была, видимо, простой и надежной гарантией самосохранения. От распада. Горькому это удалось. Хотя, как вспоминает один из собеседников писателя, в последние годы жизни на вопрос, каким он видит время, прожитое в большевистской России, писатель Максим Горький ответил печальным каламбуром: «Максимально горьким». Этот расхожий каламбур давно уже оброс многочисленными легендами. Согласно одной из них, в петроградской квартире Горького на Кронверкском проспекте существовала традиция: при посещении туалета каждый мог оставить свою подпись на стене. Рассказывают, что традиция оборвалась, когда Горький обиделся на кого-то из посетителей, который на самом видном месте написал: «Максим Гордый – звучит горько».

Фольклор о самом писателе естественным образом перерос в фольклор улицы его имени. Проспект Горького, как его чаще всего называли в повседневном обиходе, в народе был трансформирован в «Улицу Кой-кого», лексическое заимствование из языка бессмертного персонажа Аркадия Райкина, или «Пешков-стрит» – от подлинной фамилии писателя. Последний микротопоним пользуется исключительной популярностью в молодежной среде. Идет бабуля. Навстречу молодой человек. Бабуля спрашивает: «Скажите, пожалуйста, молодой человек, как пройти на проспект Горького». Тот отвечает: «Во-первых, не молодой человек, а чувак. Во-вторых, не пройти, а кинуть кости. В-третьих, не проспект Горького, а Пешков-стрит». Бабуля подходит к милиционеру и спрашивает: «Чувак, как кинуть кости на Пешков-стрит?» – «Хиппуешь, клюшка?!»

1991 . Проспекту возвращено его историческое название – он вновь стал Кронверкским .

Крупской, улица

1896 . В конце XIX века в Невском районе от Обуховского проспекта к современной улице Седова была проложена магистраль, названная Московской улицей по столице Московского государства – Москве.

1964 . В ознаменование 95-летия со дня рождения известного советского и партийного деятеля Надежды Константиновны Крупской Московскую улицу переименовали в улицу Крупской . Здесь в 1891–1896 годах она вела революционную пропаганду среди рабочих Невской заставы и преподавала в Смоленской вечерне-воскресной школе.

Жена и ближайший помощник В. И. Ленина, партийный и государственный деятель, доктор педагогических наук, почетный член Академии наук – вот полный список официальных званий, титулов и должностей, которые в советской историографии предшествовали фамилии члена коммунистической партии с 1898 года Н. К. Крупской. Она родилась в Петербурге, здесь впервые встретилась с Лениным, с которым больше уже никогда – ни в Петербурге, ни в ссылке, ни в эмиграции – не расставалась.

Петербургский фольклор о Надежде Константиновне, который в основном сводится к частушкам и анекдотам, оставил нам образ невзрачной и непривлекательной, безынициативной женщины, скрашивающей одиночество усталого вождя в минуты его случайного отдыха. Среди партийных товарищей у Крупской были соответствующие прозвища: «Глазунья», «Рыба», «Минога». Зачем фольклору понадобилась тихая и незаметная, серенькая, как мышка, Надежда Константиновна? Пожалуй, для тех же целей, что и официальной пропаганде. В советской идеологической системе присутствие неслышной и невидимой Надежды Константиновны удачно оттеняло человеческие, гуманные черты непримиримого и бесстрастного вождя.