Городские легенды

Я не говорю, что это красивый район. Я даже не утверждаю, что мне нравится здесь жить. Все мы просто убиваем здесь время, перебиваемся как можем. Каждый раз, когда я слышу о том, что кто-то загнулся от передоза, вскрыл себе вены, прыгнул с крыши или удавился, мне приходит в голову, что вот и еще один из нас на свободе. Здесь же зона военных действий, и, как из Вьетнама, отсюда можно уйти либо в цинковом гробу, либо на собственных ногах, но с вечным напоминанием об этом месте – холодной тенью оно маячит у тебя в душе, заставляет просыпаться в холодном поту ночами, беситься и сходить с ума на новой работе, дома, с друзьями, где угодно, а все потому, что Катакомбы зовут тебя, говорят, что, может быть, ты не достоин всего того, что у тебя сейчас есть, напоминают о тех, кто остался позади и кому не так повезло, как тебе.

Почему мы продолжаем так жить, не знаю. Нет, давай уж начистоту. Не знаю, почему я продолжаю так жить. Никогда ничего другого не видела, вот в чем, наверное, дело. Или, может быть, я просто слишком упряма и не хочу сдаваться.

Анжела – ну знаете, та доброхотка с Грассо-стрит, которая заправляет программой спасения таких, как я, от улицы? Так вот она говорит, что я рассуждаю как нигилистка. Когда она объяснила, что значит это слово, я чуть живот не надорвала от смеха.

– Ты же знаешь, откуда я, – сказала я ей. – Так чего еще от меня ждать?

– Я могу тебе помочь.

Я только головой покачала:

– Тебе просто нужна часть меня, только и всего, но у меня у самой ничего не осталось, мне нечего тебе дать.

Только это не вся правда. Дело в том, что у меня, как у всякого добропорядочного гражданина, есть свои обязанности. У меня есть собаки. И Томми. Я пошутила, когда назвала его еще одним домашним животным. Так его прозвали байкеры, которые устроили свой сквот на нашей улице. Для меня они – собаки и Томми, я имею в виду, – все равно что семья. Во всяком случае, никого ближе ни у него, ни у меня никогда не будет. Если я уйду, что они без меня станут делать? Я согласна уйти только вместе с ними, а кому мы нужны такой компанией?

Томми просто помешан на журналах, хотя не может прочесть ни слова. А вот я люблю читать. Книг у меня дома тысячи. Я собираю их в мусорных баках за книжными магазинами – вы знаете, что они срывают обложки, чтобы получить обратно деньги за непроданные экземпляры, а книги просто выбрасывают? Никогда не могла понять, какой в этом смысл, но мне-то как раз жаловаться не приходится.

Я не очень разборчива в чтиве. Просто люблю истории. Даниэла Стил или Достоевский, Сомерсет Моэм или Кинг – какая разница. Главное – забыться чужими словами.

Но Томми любит журналы, и особенно те, где есть его имя на обложке – стикер подписчика, понимаете? Только эти два слова он и может прочитать: «Томас» и «Флуд». Я знаю, что его имя Томми, потому что он сам это знает, он же мне и сказал. Фамилию я придумала сама. Дом, в котором мы живем, стоит на Флуд-стрит.

Он любит журналы наподобие «Пипл», «Мы», «Еженедельное развлечение», «Лайф» и прочие в том же духе. Много картинок, мало слов. Он просит меня вырезать для него картинки с людьми, животными, рекламу, а потом играет с ними, как будто они бумажные куклы. Наверное, это его способ забыться. Чем бы дитя ни тешилось.

В общем, я завела свой ящик на почте на Грассо-стрит, у офиса Анжелы, и все журналы мне посылают туда. Раз в неделю я прихожу и забираю их – чаще всего во вторник днем. Конечно, для меня это немного дороговато – по помойкам приходится дольше лазить, понимаете? – но что делать? Не лишать же его единственного удовольствия. Люди считают меня жесткой, кроме тех, кто думает, что я спятила, и, может быть, они правы, но я не злая.

Главное, из-за чего я раскошелилась на этот ящик, это письма от всяких благотворительных организаций, реклама товаров, услуг, компаний, которые туда постоянно сбрасывают, они интересные, по крайней мере для Томми. Раньше я их выбрасывала, но один раз он пришел вместе со мной на почту, увидел, как я это делаю, и так разволновался, что я теперь всегда приношу домой почти все. Он называет их сюрпризами. Первое, что я от него слышу, когда появляюсь на пороге, это: «Сюрпризы были?»

В тот четверг, когда все это началось, я зашла на почту и, как всегда, свирепо глянула на клерка, надеясь, что однажды до него что-нибудь дойдет, хотя едва ли. Это он напустил на меня Анжелу. Решил, что в девятнадцать рановато становиться мешочницей, особенно для такой хорошенькой девчонки, как я. Думал, сможет помочь.

Я не стала тратить время на объяснения, что я сама выбрала такую жизнь. Я живу одна с двенадцати лет. Собой не торгую, наркотики не принимаю. Одежда на мне, может, поношенная и заштопанная, зато чистая. Моюсь я каждый день, чего не скажешь о некоторых добропорядочных гражданах, мимо которых я прохожу на улице. От них так воняет, что за полквартала унюхать можно. И вообще вид у меня вполне нормальный, за исключением разве тех дней, когда мы с Томми берем тележки и выходим на промысел, а собаки окружают нас, словно какой-то почетный караул.