Хотя они бы, наверное, ее и не увидели. С магией всегда так. Если не знаешь, что она все время рядом, она тебе и не покажется.
После урока мама пошла поговорить с Мэран, а меня оставила ждать в машине. О чем у них шла речь, она мне не сказала, но настроение после этого у нее заметно улучшилось. Господи, ну почему она всегда такая… на все пуговицы застегнутая».
– Ладно. – Сирин не выдержал и отложил наконец книгу. Мэран уже час как вернулась с занятий в старой каланче и все не могла найти себе места. – Хочешь поговорить?
– Все равно ты скажешь «а я что говорил?».
– А что я говорил?
Мэран вздохнула:
– Не прикидывайся. Как ты тогда сказал? «Главная трудность обучения детей в том, что приходится терпеть их родителей». Что-то в этом роде.
Сирин подошел и опустился на диванчик в оконной нише, где сидела, глядя на улицу, его жена. Помолчал, любуясь высокими старыми дубами, что росли вокруг дома. Даже в убывающем свете дня ему были хорошо видны маленькие коричневые человечки, которые сновали среди палой листвы, точно шустрые обезьянки.
– Но дети того стоят, – промолвил он наконец.
– То-то я вижу, ты их учишь.
– Не многие родители в состоянии раскошелиться на арфу для своих вундеркиндов.
– И все равно…
– Все равно, – согласился он. – Ты совершенно права. Ненавижу иметь дело с родителями, и всегда ненавидел. Стоит мне увидеть, как детей загоняют в рамки, как будто по ящикам деревянным распихивают, убивают в них всякий энтузиазм… Навыдумывали правил – так положено, этак не положено, зубрежка, экзамены… – нет, чтобы просто играть. – И он сорвался на злой, раздражительный тон, явно в подражание учительскому. – Меня не волнует, в какой рок-группе ты собираешься играть, здесь ты будешь делать то, что я тебе говорю…
Он умолк. Глаза вспыхнули мрачным пламенем – не гнева, скорее досады.
– Так и хочется взять их да отшлепать, – закончила за него Мэран.
– Вот именно. А что, ты так и сделала?
Мэран покачала головой:
– Нет, до этого я не дошла. Хотя, может быть, стоило.
И она рассказала мужу о визите миссис Баттербери и ее просьбе, а потом дала ему почитать сочинение девочки.
– Хорошо написано, правда? – сказал он, когда дошел до конца.
Мэран кивнула:
– А теперь скажи, как я могу объяснять Лесли, что она ошибается, когда я знаю, что все так на самом деле и есть?
– Никак.
Сирин отложил сочинение и снова уставился на деревья за окном. Пока они разговаривали, сумерки прокрались в парк. В плотных мантиях теней стояли дубы – неравноценная замена роскошных зеленых плащей, которые украла осень. У подножия самого мощного дуба маленькие человечки развели костерок и теперь жарили на нем грибы и желуди, нанизав их на прутики.
– А что сама Анна Баттербери? – спросил Сирин. – Помнит что-нибудь?
Мэран качнула головой:
– Не думаю, она даже не понимает, что мы уже встречались и что это она изменилась, а мы остались прежними. Она такая же, как и все люди: если с ней происходит что-то такое, чего она не может объяснить, она убеждает себя, что ей просто показалось.
Сирин перевел взгляд на жену.
– Так, может быть, стоит ей напомнить, как все было? – предложил он.
– По-моему, это не лучший выход. Навредить боюсь. Неподходящий она человек…
Мэран снова вздохнула.
– А ведь у нее были все шансы, – ответил Сирин.
– Да, – согласилась Мэран, припоминая. – Шансы у нее были. Но теперь поздно, время ушло.
Сирин тряхнул головой:
– Никогда не поздно.
Из дневника Лесли, добавочная запись от 12 октября:
«Ненавижу этот дом! Просто ненавижу! Как она могла поступить так со мной? Как будто мало того, что она следит за каждым моим вздохом, – а то еще, чего доброго, осрамлюсь как-нибудь ненароком, – но это уже вообще.
Дневничок, ты, наверное, удивляешься, о чем это я. Помнишь то сочинение о национальных меньшинствах, которое задавал мистер Аллен? Так вот мама его прочитала и забрала себе в голову, что я попала в секту сатанистов и пристрастилась к наркотикам. Но хуже всего то, что она показала его Мэран и в следующий четверг та должна “поговорить со мной и помочь мне исправиться”.
Меня просто тошнит от всего этого. Она не имела права. И с какими глазами я теперь на урок пойду, спрашивается? Такой позор. Я уже не говорю о разочаровании. Я-то думала, что Мэран меня поймет. Мне и в голову не приходило, что она может быть заодно с моей матерью – по крайней мере, не в чем-то по-настоящему важном.
Мэран всегда казалась мне особенной. И не только из-за ее прикольной одежды, и не потому, что она никогда не говорит со мной снисходительно, как взрослая, и даже не потому, что у нее вид в точности как у мадонны прерафаэлитов, только с такими классными зелеными прядками в волосах. Просто она человек необыкновенный. Когда она играет, музыка течет легко, как по волшебству, и она знает столько интересных историй про то, как появились разные мелодии. Вот когда она рассказывала про то, как феи подарили волынщику песню “Золотое кольцо” в обмен на настоящее кольцо, которое они потеряли, а он им вернул, мне показалось, она и сама верит, что так все и было. Голос у нее был такой, как будто она своими глазами это видела.