Городские легенды (авторский сборник)

— А может, нет, — сказала Джилли. — Она, разумеется, уже состарилась. Но разве не лучше взять и выяснить, как думаешь?

— Я...

Мне вовсе не так уж хотелось знать, жива она или умерла. А если жива, то и встречаться с ней мне тоже не слишком хотелось. Что нам сказать друг другу?

— Ну хотя бы подумай над этим, — сказала Джилли.

В этом она вся: слово «нет» никогда не было для нее ответом.

— Я сменяюсь в восемь, — сказала она. — Хочешь, встретимся?

— Зачем? — спросил я вяло.

— Я думала, может, ты поможешь мне найти Джека.

Почему бы и нет, подумал я. В конце концов, я уже почти эксперт по поиску людей. Впору визитки заказывать: Джорди Риделл, частный детектив, скрипач.

— Ладно, — ответил я.

— Отлично, — сказала Джилли.

И тут же подскочила со своего стула, едва двое новых посетителей зашли в кафе. Я заказал у нее кофе, когда она усадила их за столик, потом стал наблюдать за движением на Баттерсфилд-роуд, глядя в окно. Я старался не думать о Сэм — как она, запертая в прошлом, пытается начать жизнь заново, — но с тем же успехом мог бы попробовать запрыгнуть на луну.

К тому времени когда смена Джилли подошла к концу, я уже почти совсем пришел в себя, но легче мне не стало, наоборот, я мучился виной. Все дело в призраке и Сэм. Однажды я от нее уже отрекся. Теперь мне казалось, будто я предаю ее снова. Зная то, что я знал — фото с объявлением о помолвке из старого номера «Ньюфорд стар» опять промелькнуло перед моими глазами — я чувствовал себя странно. Я чувствовал себя как ни в чем не бывало и потому испытывал вину.

— Не понимаю, — сказал я Джилли, когда мы с ней шагали по Баттерсфилд-роуд по направлению к пирсу. — Сегодня днем я прямо на части разваливался, а теперь мне так...

— Спокойно?

— Ага.

— Это потому, что ты наконец перестал сражаться с самим собой и поверил в то, что произошло на твоих глазах, в то, что тебе запомнилось. Отказ верить — вот что тебе больше всего вредило.

Она не добавила «Я тебе говорила», но в этом не было нужды. Эти слова и так эхом звучали у меня в голове, еще увеличивая бремя вины, которое я таскал за собой. Если бы тогда я выслушал ее непредвзято, то... что бы тогда было?

Не пришлось бы проходить через все это снова?

Мы пересекли Лейксайд-драйв и мимо закрытых ларьков, где торговали сувенирами и уцененкой, вышли на пляж. Когда мы поравнялись с пирсом, я повел ее на запад, к тому месту, где в последний раз видел Бумажного Джека, но тот больше не сидел у реки. Одинокая утка подняла к нам исполненный надежды взгляд, но никому из нас и в голову не пришло захватить с собой хлеба.

— Ну вот, Сэм я нашел, — сказал я, по-прежнему больше озабоченный собственными мыслями, чем поисками Джека. — Она либо умерла, либо стала глубокой старухой. Предположим, мы с ней встретимся — и что дальше?

— Ты завершишь круг, — сказала Джилли. Она оторвала взгляд от воды и посмотрела на меня, ее лицо проказливой феи было серьезно. — Знаешь, как говорят кикаха: все по кругу. Ты выскочил из круга, который символизировал твои отношения с Сэм раньше, чем он полностью обернулся вокруг своей оси. И пока ты не завершишь поворот, покоя тебе не будет.

— И как я узнаю, что поворот окончен? — спросил я.

— Узнаешь.

Она отвернулась прежде, чем я успел сделать шаг назад, к пирсу. При свете дня здесь было людно и шумно, он кишел туристами и местными жителями, желающими расслабиться и отдохнуть; ночью он переходил в безраздельное владение подростков, которые носились на роликовых досках или просто ошивались тут от нечего делать, да бездомных: алкашей, старух кошелочниц, бродяг и прочей подобной публики.

Джилли шла сквозь толпу, расспрашивая о Джеке всех встречных и поперечных, а я плелся за ней. Его все знали, многие встречались с ним на неделе, но никто не мог сказать, ни где он сейчас, ни откуда приходит. Мы уже почти решили бросить все и пойти в парк Фитцгенри, поспрашивать там, как вдруг услышали губную гармошку. Кто-то наигрывал блюз, приглушенные унылые звуки неслись со стороны пляжа.

Мы спустились по ближайшей лестнице, а потом зашагали по песку через пляж, пока не нашли Того Самого Боссмана: он сидел под дощатым настилом для прогулок, обхватив гармошку ладонями, склонив голову и прикрыв глаза. Слушателей, кроме нас, не было. Люди, которые обычно кидали деньги в его старую суконную кепку, ужинали сейчас в модных ресторанах на Лейксайд-драйв или в театральном квартале. Так что играл он для себя.

Для улиц он обычно выбирал популярные мелодии — те, которые крутили по радио, да еще темы из старых шоу, джазовые стандарты, и прочее в том же духе. Та музыка, которую он извлекал из своей гармошки сейчас, была чистой магией. Она преображала его, делала невероятно живым и настоящим. Блюз, который он играл, казалось, заключал в себе все горести мира, а его плавные ноты хотя и не могли одолеть страдание, но смягчали его.