Городской мальчик

– Личность! – прошипел Тед. – Играл Ленни сегодня классно, а кровать он все равно не застилает и с маленькими задирается.

– Да Ленни нормальный парень, – сказал Герби.

– И киношка тоже гадость, – ни с того ни с сего брякнул Эдди Бромберг.

Снова наступила тишина, только по-прежнему гремел оркестр ночных цикад. Захрустел гравий под ногами дежурного вожатого, он посветил фонариком в окно, сказал: «Чего это сегодня все как пристукнутые?» – и пошел своей дорогой.

– Знаете что, мужики? – прошептал Эдди. – Меня тошнит от этого лагеря. Хоть бы уж лето кончилось.

– Кому ж этого неохота? – заметил Тед. – И мне хотелось бы домой, если бы у меня был дом. Но даже в интернате лучше, чем здесь.

– А у меня есть дом, – произнес Герби. – Вот бы очутиться там сейчас.

На этом вечерний разговор закончился, ребята поворочались, поерзали и один за другим уснули. Бедные мальчишки! Беда в том, что Гауссова победа оставляет отвратительный привкус. Честное поражение, честно проглоченное, – достаточно горькая пилюля, но безвредная и проскакивает без задержки. Когда же взрослые поймут наконец, что, как ни противно касторовое масло, а разбавленное апельсиновым соком оно противно вдвойне?

18. Танцы

На следующий вечер Герби сказал, что у него болит голова, и попросил разрешения не ходить на костер. Дядя Сид встревожился. В его представлении, чтобы мальчик отказался от жареных сосисок, его должен по меньшей мере хватить удар. Не без труда Герби убедил вожатого, что его недуг не смертелен, и ему было позволено лечь спать пораньше.

Еще солнце бросало через озеро угасающие лучи, а Герби уже разделся и забрался в постель, между тем как его товарищи облачились по-праздничному во все белое. Все собирались на танцы, чтобы испытать в деле приобретенные на уроках навыки, – все, кроме Теда. Он категорически заявил, что не знает пока ни одной девчонки, которая понравилась бы ему больше жареной сосиски. Ребята насмешливо загудели.

– Да умею я танцевать не хуже любого из вас, – отверг он насмешки. – Просто вот съешь сосиску и чувствуешь, что съел сосиску. А с девчонкой потанцуешь, и что с того?

Время летело весело, пока горн не призвал спорящих поспешить в клуб. Наш прикованный к постели инвалид слышал, как дядя Сэнди предупредил в микрофон насчет поведения при девочках. Потом раздался бойкий топот ног, марширующих в предвкушении веселья. Герби остался единственным живым существом на Общей улице, если не считать тех, у кого по шесть и более ножек, – их было, как всегда, множество.

Надобно сказать, в Одиннадцатой хижине жил некий юный скупердяй, обладатель сокровища – последней книжки про Тарзана в ярко-красной обложке, «Тарзан и марсиане». Не одну неделю Герби сгорал от желания прочитать эту эпопею, однако владелец упрямо отказывался одолжить книжку кому-либо и даже не разрешал просителям читать ее урывками в его домике. Обладателем книги был чахлый, щуплый сыночек богатых родителей по прозвищу Живчик, не приспособленный к спорту, неуживчивый и потому ожесточившийся. Когда он обнаружил, что имеет, наконец, нечто желанное для окружающих, то отомстил человечеству отказом поделиться с кем бы то ни было своим богатством.

Как только шаги марширующих затихли вдали, Герби вскочил с кровати, оделся, захватил фонарик и пошел в Одиннадцатую хижину. Сокровище Живчика хранилось на полке, висевшей над его кроватью. Герби взял книгу, погладил яркую обложку и уселся почитать на чемодан Живчика, привалившись спиной к изножию койки. Совесть его не мучила. По какому праву Живчик не давал никому книгу, написал он ее, что ли? Толстяк никогда не стал бы красть книжку, но чутье подсказывало ему, что на литературу законы собственности не распространяются. Всякий, у кого есть глаза, имеет право читать. Возможно, автор «Тарзана» взял бы в этом деле сторону Живчика, желая, чтобы каждый мальчик купил по экземпляру его произведения. Но ведь писатели – голодные, грубые люди.

То ли на душе у Герби, помимо его воли, все-таки скребли кошки, то ли мерещились вереницы скачущих сосисок, однако вскоре он обнаружил, что книжка не доставляет ему большого удовольствия. Тарзан, как водится, играл мускулами и совершал подвиги, и даже марсиане производили сильное впечатление: прозрачные зеленокожие страшилища с огромными головами и восемью паучьими руками; но, несмотря на эти литературные прелести, Герби никак не мог увлечься.