Читаем Городской романс полностью

— Металлургический? — спросил Черепицын, скосив глаз на прибившегося к его боку пескаря. Я кивнул головой и тоже посмотрел на пескаря, который, как и мой начальник, плыл кверху брюхом.

— Да, — с сожалением сказал Черепицын. — Тяжелая индустрия шутить не любит!

— Пескарь — рыба сорная! — заметил я. — Не останавливать же из-за нее завод? — Пока мы так разговаривали, я почувствовал, что у меня начинают гореть пятки.

— Что за объект? — спросил Черепицын.

Я в ответ только дернул плечом, чувствуя, как медленно начали растворяться мои новые синтетические плавки.

— Срочное погружение! — приказал Черепицын.

Глотнув побольше воздуха, глубоко нырнул и, проплыв почти у самого дна с полсотни метров, всплыл. После всплытия я заметил, что вместе с плавками исчезла и моя кудрявая шевелюра. Теперь в воде лысых стало двое. Черепицын отреагировал на это по-своему. Он стал на моих глазах угрожающе чернеть. Я перепугался и тронул его рукой. Он был еще жив и, шевельнув с усилием губами, прошептал:

— Кожевенный?

— Он самый! — заскрежетал я зубами, чувствуя, как начинает дубеть кожа.

Не доплыв немного до сернокислотного, Черепицын опять побелел, и мы остановились, пытаясь удержаться на одном месте.

— Что у нас там по списку? — спросил Черепицын.

— Лакокрасочный, электродный, цинковый… — начал перечислять я.

— Мне через два года на пенсию, — неожиданно прервал меня Черепицын.

— Живем один раз, — в тон ему изрек я, и мы повернули к берегу. Тут нас ждала машина.

— Что будем говорить завтра на комиссии? — выходя из воды, спросил Черепицын.

— Как всегда! — сказал я, погладив рукой гладкую, как яйцо, голову. — Несмотря на наличие негативных явлений, жить все еще можно!

<p><strong>Старые балконы</strong></p>

В пятницу в доме номер шесть по улице Горького сломали старые деревянные балконы. А в субботу утром в травмпункт из этого дома стали поступать жильцы со сломанными руками и ногами.

Первым упал со второго этажа Вадим Селифанов, который вышел на несуществующий балкон покурить и подышать свежим воздухом.

— Двадцать с лишним лет прожил в этом доме и никогда этого со мной не случалось, — жаловался он врачу, накладывающему шину на его сломанную руку, в которой он все еще держал зажженную сигарету.

— Больной, — сказал ему доктор. — Минздрав предупреждал: курение опасно для вашего здоровья.

— Слушался врачей — не брякнулся бы, — поддержала доктора жена Селифанова, Ирина. Она кувыркнулась с балкона чуть позже мужа и сломала толстое дерево, которое росло под окном.

Когда Селифанова увезли, с третьего этажа с бутылью горячего самогона в руках рухнул пенсионер Чивадзе. Бутыль разбилась, а Чивадзе не пострадал.

— Лучше бы сам вдребезги, чем она, — поднимаясь с земли, сказал Чивадзе.

Сильно потянуло спиртным. На запах, прихватив из дома закуску, выпало еще шесть человек: пять мужчин и одна женщина.

Потом с первого этажа за компанию со всеми упал главбух Бондаренко.

Следом устремился к земле поэт Щеглов. Творческое вдохновение не оставило его даже в свободном полете.

— Взошла заря, — начал он, открывая балконную дверь, и, уже падая, продолжил, — но, видно, зря!

Когда его заталкивали в машину «скорой помощи», он пришел в себя и едва слышно произнес:

— И все-таки крылатый конь Пегас поэта спас!

Но спас его не Пегас, а горгаз. Щеглов упал в вырытую горгазом траншею, заполненную до краев дождевой водой.

Затем упало четыре пары влюбленных от шестнадцати и старше, вышедших посмотреть на звезды. За влюбленными, с большим телескопом в обнимку, последовал астроном Мандельбаум. За Мандельбаумом с догом на поводке величественно бухнулась товаровед Виноградова.

Дольше всех падала с четвертого этажа самая старая жительница дома девяностолетняя гражданка Мешкова. Она приближалась к земле, держа в руках свечу и старинную икону, медленными широкими кругами, тщательно выбирая место для посадки.

Обогнавший ее сосед по балкону Елкин успел крикнуть:

— Бабуся — божий одуванчик! Спускайся скорее, а то в больнице мест не хватит, будешь спать на раскладушке в коридоре!

Услышав об этом, разом упали: милиционер, два пожарника, прапорщик Львов и давно нигде не работающий Спицын.

Последним упал дом, дом образцового быта, построенный ровно пятьдесят лет назад.

<p><emphasis>Анатолий Коломейский</emphasis></p><p><strong>Третий отряд</strong></p>

Третий отряд, стройся в ряд! Как строятся в ряд? Ну, как в очередь, знаете? Что будут давать? Ничего! Кто спрашивает, что такое ничего? Вы бы еще спросили, что такое карамель! В столовую шагом — марш!

— Витя, я понимаю: ты из интеллигентной семьи — мама — уборщица, папа — дворник. Но манную кашу с ножом не едят! Ах, нож предназначен не для каши, а для повара… Не надо! Его в прошлый заезд так минометом напугали, что до сих пор мясо даже в компот кладет.

— Саша, какой ты грубый! Бери пример с Вити — он никогда не скажет взрослому «твою мать!..», а всегда говорит «вашу мать!..»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии