Городу и миру

У. Кейси уподобляет СССР середины 1980-х гг. гитлеровскому режиму эпохи второй мировой войны - смелое и не часто встречающееся уподобление для западного государственного деятеля. Солженицын же писал еще в 1975 году:

"Я описал положение так, как оно ясно видится любому среднему человеку Востока, от Познани до Кантона. Но еще много мужества надо западному сердцу, но еще много напряжения надо западному взгляду, чтобы увидеть и признать это такое ясное: методическое неуклонное победное разлитие насилия и крови из одного центра по всему земному шару вот уже скоро 60 лет. Пройтись по карте и увидеть те следующие страны, которые намечены в жертву" (I, стр. 205).

Снова и снова подчеркиваю: когда Солженицын говорит о "методическом неуклонном победном разлитии насилия и крови из одного центра (выд. Д. Ш.) по всему земному шару вот уже около 60 (сегодня - 70. Д. Ш.) лет", - он говорит о своей стране, о своей родине, народ которой ему кровно дорог. Власть, которая инициирует насилие на всем земном шаре, делает это руками подчиненных себе народов. Это их подневольному нашествию следует сопротивляться, их, гонимых в атаки, следует не пускать ни на шаг вперед. Но Солженицын объявляет такое сопротивление необходимым - возможна ли позиция, более чуждая шовинизму?

Кажущееся противоречие: Солженицын не раз говорит о том, что скованные цепями тотального гнета народы не вправе требовать физической, военной защиты от Запада. Вместе с тем он упрекает Запад за капитуляцию во всех районах земного шара. Противоречие исчезает, когда разделяешь убеждение Солженицына в том, что все, даже географически весьма отдаленные от Запада (а они состоялись уже и в Европе, и протекают на американском континенте) битвы за установление просоветских и подобных советскому режимов суть промежуточные этапы основной операции по завоеванию Запада извне и изнутри. Поэтому Солженицын говорит:

"Конечно, никто не может требовать от Запада защищать Малайю, Индонезию, Тайвань или Филиппины, и даже никто не смеет упрекнуть его за отказ. Но те юноши, которые отказались переносить тяготы и страхи далекой вьетнамской войны, - быть может, еще не выйдя из боевого возраста, лягут еще они, даже не их сыновья, - лягут за саму Америку, но уже поздно и бесполезно.

Опоздано спрашивать: как избежать Третьей Мировой войны? Надо найти трезвость и мужество остановить Четвертую. Остановить, а не валиться на колени" (I, стр. 205).

И если, по Солженицыну, внутреннее сопротивление еще свободных народов тоталитарной экспансии, откровенной и прикрываемой, должно протекать главным образом на духовном, идейно-информационном, но и (добавим) юридических уровнях, то здесь бы самое время напомнить: в противодействии прямой агрессии "в наш век без танков, самолетов и снарядов никаким духом не возьмешь" (I, стр. 205, выд. Д. Ш.)

Считать ли угрозу прямой атаки упомянутого выше "одного центра" против Запада продолжением третьей или началом четвертой мировой войны, не имеет существенного значения.

Очень интересны в плане отношения Солженицына к Западу его два уже упомянутых мною выступления перед деятелями американских профсоюзов АФТ-КПП(: в Вашингтоне и в Нью-Йорке в июне и в июле 1975 года (I стр. 206-251). Проблематика "узлов" "Красного колеса" врывается то и дело в эти выступления, проявляясь в прикованности говорящего к отечественной истории, к ее замолчанным и извращенным фактам, ко всему тому, над чем он неотступно работает. Солженицын - хороший оратор: его в данном случае чуть-чуть лапидарная, иногда - несколько упрощенная, но вместе с тем безупречно точная аргументация, судя по прерывающим его аплодисментам, находит дорогу к аудитории. С этой аудиторией - профсоюзной, рабочей, - Солженицын говорит о том, что ей понятно, что может и должно ее взволновать, говорит, как свой, как вчерашний коллега по классу:

"Большинство присутствующих здесь сегодня - люди труда, созидательного труда, и сам я, проработавши в жизни немало лет каменщиком, литейщиком, чернорабочим, и от имени всех тех, кто делил со мною подневольный труд, как эти два бывших заключенных ГУЛАГа, которых сейчас вы видели((... и от тех, кто сегодня работает в нашей стране в угнетенном состоянии... - я могу начать сегодняшнюю речь обращением: Братья! Братья по труду!

Не забывая и многочисленных почетных гостей, присутствующих здесь, добавим: дамы и господа!.. " (I, стр. 206).

С профсоюзными деятелями Солженицын не вступает в спор по поводу принципиальных основ социалистической и даже коммунистической идеологии. Он говорит о практике большевистской партии и коммунистического государства, преступной с точки зрения слушателей, используя порой в качестве опоры их синдикалистское миропонимание, их антипатию к отечественным капиталистам. Главное, на чем прежде всего останавливает Солженицын внимание профсоюзной аудитории, - это изначальная фиктивность, мнимость по сей день декларируемой коммунистами их верности интересам рабочего класса.