Гороскопы всегда врут

В город они вернулись, изрядно пропетляв по проселочным дорогам. Нечай не хотел, чтобы их покореженную машину видели пожарные и милиция, спешившие на звук взрыва.

В тот же день нечаевские стукачи сдали уголовке обоих пацанов, вывезших взрывчатку с завода. Те только и успели, что хорошо погулять вечерок в ресторане. Отличился, как обычно это было в последнее время, оперуполномоченный Гомула. К этому времени в область уже ушло на него представление на звание майора.

Областное начальство осталось довольно такой оперативностью, зато полетели головы в охране завода. Сюжет областной телекомпании с роскошной панорамой развалин дома Алиева повторило даже центральное телевидение с назидательным разъяснением: не шутите дети и взрослые со спичками, а тем более со взрывчаткой.

Многострадальную «Ниву» Нечаю пришлось отдать в ремонт. На удивление долго сам Нечай хромал от полученного в машине ушиба, но это были уже мелочи. Своего он добился. Установив контроль над освободившейся территорией, Нечай съездил в столицу губернии и, заручившись поддержкой Свояка, оказался единственным хозяином города в своей сфере влияния. Такого в Кривове еще не было никогда.

К этому времени подоспели еще два события, немаловажные для города: бульдозеры принялись сносить ветхие строения старого рынка, а в областном центре начался закрытый суд над Ремизовым.

ГЛАВА 21

Все происходившее в этом зале Ремизов воспринимал как со стороны, словно это не он сидит за деревянным барьером, и не его называют странным словом «подсудимый». Алексей не сразу отзывался на свою фамилию, вставал нехотя и на вопросы судьи и прокурора отвечал скупо и односложно. Годованюк и Гомула своё дело знали, к обвинительному акту придраться было трудно, версию свою они сколотил крепко и правдоподобно. Она объясняла все: и непонятно чей звонок с просьбой о помощи, и ещё более странный звонок лейтенанту.

Иногда Ремизов словно просыпался, его начинала душить злоба от несправедливости происходящего. Тогда он начинал огрызаться, пробовал возражать прокурору. Гасил эти порывы его адвокат, невысокий, тучный еврей, в два счета объяснивший Алексею безнадежность его положения.

— Лучше признать вину, а дальше уже мое дело, — убеждал он Ремизова в перерыве заседания суда. — Поймите, от наказания вам все равно не уйти, так надо хотя бы до минимума сократить срок.

И Алексей смирился. Он покорно отвечал «да» или «нет», стараясь не выбиваться из наезженной колеи официальной версии. Теперь заседания суда проходили ровно и даже скучновато. Прокурор свое слово сдержал, в зале суда сидело человек десять родственников Гринева да сказавшие свое слово свидетели. Оживление этого скучноватого действия произошло только два раза. Сначала охранник охотничьего домика, недавно отошедший от травм, полученных по вине Ремизова, вдруг сорвался и закричал:- Повесить его надо! Повесить! — и тут же без перерыва зарыдал, вытирая трясущейся рукой крупные мужские слезы. Пришлось вывести его из зала и даже вколоть что-то успокаивающее. Ремизову стало жаль этого человека, он попал ему под руку абсолютно случайно.

Второй свидетель, наоборот, изрядно посмешил публику. Опухший от дармовой выпивки Борян, плохо понимающий, где он и что его спрашивают, щедро пересыпал свою речь так называемой "ненормативной лексикой", и вызвал у присутствующих в зале дам, не исключая и госпожи судьи, дружное смущение и алый румянец на щёках. Его пробовали одергивать, он сочно извинялся, божился, что материться в последний раз в жизни, и тут же, забывшись, щедро рассыпал матюки. Особенно долго смеялся зал, когда Валерка описывал, какой его в то утро прохватил понос. У судьи от смеха даже потекла тушь с ресниц, и она срочно объявила перерыв в заседании.

На последнюю вспышку Ремизова спровоцировало появление в зале суда матери. Он сразу увидел ее, как только его ввели в зал на второй день процесса. Она поседела, по-старчески сгорбилась, сидела сбоку на третьем ряду, напряженно вглядываясь в лицо сына. В перерыве она подошла к нему и тихо заговорила: — Здравствуй, Леша.

— Здравствуй, мама, — также тихо ответил он.

Немного помолчали, говорить было трудно.

— Как отец? — наконец спросил Алексей.

— Плохо, — ответила она, — снова предынфарктное состояние.

— Он с Верой? — спросил Алексей, имея в виду старшую сестру.

— Да, она присматривает за ним.

— Как ее дети?

— Растут. Вася становится похож на тебя.

У сестры росли три сына, но только старший пошел в их, ремизовскую породу. Мать отошла, не упрекнув его ни в чем. Алексей плохо слушал речь прокурора, понял только, что тот потребовал двенадцать лет строгого режима. Затем цветисто и эмоционально говорил адвокат. Он напирал на состояние аффекта у его клиента, о рухнувшей любви и не сбывшихся надеждах. А Ремизов смотрел на мать и думал о родных, об отце. Когда ему предоставили последнее слово, Алексей встал, посмотрел на судей и понял, что объяснить и оправдаться он не сумеет, но все равно сказал коротко и просто:- Я не виноват. Я их не убивал.