Горожане

В эти минуты я искренне восхищался Черепановым. Я и прежде знал за ним такую особенность: в решающие минуты он отряхивал с себя лень, равнодушие и преображался на глазах, откуда-то появлялись в нем находчивость, самообладание, но тогда Вадим превзошел себя самого. Грешным делом, я даже подумал тогда, что Черепанову просто не повезло, не нашел он в жизни поприща, на котором можно было бы сполна проявить свою натуру… или, быть может, такого поприща не существует, и в любом деле, в любой профессии наряду с минутами риска, эффектных и дерзких решений есть недели и месяцы будничного, утомительного и довольно скучноватого труда, а на него у Вадима пороха не хватает. Не знаю, так оно или нет, но в тот день Черепанов был в ударе. Когда продолжили обход, он в небольшой группе из десяти человек оказался «душой общества». В каждом цехе Вадим находил повод для красноречивой и остроумной реплики, правда, она не всегда касалась сути вопроса, но это уже, как говорится, дело десятое. Я снова и снова вспоминал аварию с транспортером, думал о том, насколько несовершенна еще у нас на комбинате техника безопасности, словом, настроение было далеким от веселья, поэтому в душе я был даже благодарен Черепанову за то, что он взял на себя заботу о жизненном тонусе Федотова и его сопровождающих. Ну, а когда ближе к вечеру мы сидели за шашлыком, Черепанов сам себя превзошел. По настоянию Федотова Вадим устроился слева от него, я сидел справа, но если у меня дело не пошло дальше вымученного тоста «за дорогих гостей», то Черепанов сошелся с Федотовым, что называется, накоротке. Испытывал ли я к нему ревность? Конечно, не без этого. Но самую легкую; да и тому застольному братству, к которому причастился Черепанов, особого значения я не придал: дорого ли стоят клятвы, подогретые чудодейственным эликсиром из бутылки с тремя или пятью звездочками, и мало ли встречаем мы в поездках очаровательных эпизодических знакомых, память о которых выветривается через месяц?

Но, оказалось, случай здесь был другой. Федотов запомнил Вадима. И как запомнил — как работника, который единственный не растерялся в сложной ситуации, все взял на себя, действовал уверенно, смело, с умом. Ну, а его обаяние довершило дело…

Да, дорого обошлась мне авария с транспортером! Все мои действия, все мои попытки переломить Вадима, привить ему другой ритм и стиль работы разбивались как о бетонную стену — он чувствовал влиятельную защиту в областном центре, куда время от времени наезжал для укрепления личных контактов. Личные контакты… Я недооценивал их, а ведь они — великое дело. Я убедился в этом, когда несколько раз очень дипломатично пытался сказать Федотову, что Вадим не совсем тот человек, за которого его принимает секретарь обкома. И что же? Федотов весело и небрежно отмахивался: «Брось, Вадим — хороший парень!» А когда Ермолаев отправился в Дальневосточный, чтобы пролить свет на истину, переубедить Федотова, тот отверг все аргументы одним-единственным доводом: «Да что там, я сам видел, как умеет Черепанов работать!» Вот так и существовали отдельно друг от друга человек и его репутация, и с некоторых пор я устал бороться, махнул на Вадима рукой.

…Я вслушивался в равномерный шум механизмов и заново переживал историю неожиданного возвышения своего институтского приятеля. Тянуло речной сыростью, к запаху мокрого дерева и опилок примешивался едкий аромат кислоты, уши закладывало от непрерывного шума. Я очень любил этот цех, «кухню» комбината, которая кормила все его многочисленные цеха. Но сегодня мне было что-то не по себе. Дышалось трудно, под ребрами давило, словно их заковали в стальной панцирь.

Наскоро поинтересовавшись, как обстоят дела, я поспешил в заводоуправление. Минут десять надо никого не принимать, отсидеться в кабинете. Выходить из строя в эти дни никак нельзя — сочтут симулянтом. А мне бы продержаться только до субботы. Там — самолет на Минеральные Воды, четкие профили гор на всегда ясном высоком небосклоне. И ленивые прогулки по парку, очередь за минеральной водой из источника — теплой, слегка тошнотворной. И нарзанные ванны, когда чувствуешь, как пузырьки лопаются, проникают в тело, излечивают от напряжения и затяжной усталости. Хорошо!

Зазвонил зеленый телефон.

— Когда у вас партком? — спросил Колобаев, не здороваясь, словно бы продолжая прерванный разговор.

— В пятницу.

— Поздно.

— Нужно разобраться, Андрей Фомич. Раньше мы не успеваем.

— Разбирайтесь, но не тяните! В пятницу в два — бюро.

Фомич бросил трубку. Да, чувствую, и ему несладко приходится. Но что без толку шуметь, размахивать руками — истину от этого быстрее не узнаешь!

Спустя минуту Колобаев перезвонил мне:

— А что, если мы проведем совместное заседание бюро и парткома? Зачем нам дважды выяснять одно и то же?