Горожане

И через полгода… — здесь я почувствовал, как краска заливает лицо, — через полгода я встретил Тамару в приемной, она была оживленной, радостной и без всяких предварений бросила воодушевленно: «Нашла!» А я долго не мог понять, чему она радуется, куда-то опаздывал, в горком, кажется; Тамара перепрыгивала через ступеньки, забегала то сбоку, то спереди и просила поговорить со Стеблянко и с председателем жилищной комиссии. Да-а… Самое смешное, что Стеблянко я попросил, правда, т а к  попросил, что ни меня, ни его это ни к чему не обязывало, он ведь прекрасно отличал просьбы обязательные от необязательных, а я тогда уже уяснил себе, что даже у директора комбината количество просьб лимитировано, что каждая из них связывает тебя по рукам, ставит в зависимость от подчиненных. Только что перед этим я хлопотал о квартире для начальника телефонного узла — тоже вне очереди и без особых оснований… Правда, перед этим он крепко меня выручил. А Печенкиной, значит, отказали…

Я подавленно молчал. Если раньше можно было рассуждать, так ли позарез семье Печенкиной нужна квартира с удобствами, то теперь вывод напрашивался сам собой. Вот ведь как получается: краем уха я слышал о том, что у Клавдии Федоровны случился инсульт, что у нее парализовало правую сторону, но никакие слова, никакие названия болезни не ранят так, как то, что видишь собственными глазами. И при всех тяжелых обстоятельствах с жильем на комбинате нужно давать Печенкиной квартиру сейчас же, немедленно…

С грустью я подумал о том, что Тамара больше не приходила ко мне. Конечно, она не из тех, кто просит о чем-нибудь дважды, но здесь и другое: больше не верит в мою помощь, не надеется на нее.

Надо что-то делать! Я вспомнил о шестидесятиквартирном доме, который сдавал комбинат, документы находились на утверждении в исполкоме, еще можно успеть. Но ничего обещать Тамаре не стал, сухо попрощался и покинул дом в грустном настроении. Понимал, что у нее есть все основания обижаться, и все-таки… Для меня Тамара всегда служила примером женщины  с а м о с т о я т е л ь н о й; той, что хлеб сама себе зарабатывает. Я часто сравнивал ее с Люсей и приходил всегда к одному и тому же: нет, не знает моя жена настоящих забот, трудностей настоящих. Тамара всегда тянула, как лошадь, — младшей сестренке помогла стать на ноги, мать содержала, да еще и умудрялась учиться на курсах — японского языка ей только не хватало для полного счастья! Я знал, что она недосыпала, да, наверное, и недоедала, но никогда ни на что не жаловалась, на скуластых ее щеках всегда пламенел густой румянец. А теперь, значит, и ее не пощадила судьба, согнула, озлобила… Впрочем, с трудностями, которые свалились на нее, впору управиться только неработающему человеку: у матери — инсульт, младшая сестренка вышла замуж, укатила со своим лейтенантом в Среднюю Азию, родила ребенка и, чувствуется, деньгами не очень помогает.

Да, дела… Я шел к машине под проливным дождем и не сразу мог понять, что так беспокоило, мучило меня. Квартира? Проблема, что и говорить, не из легких, но разрешимая. Если придется, нажму, где надо, хозяин я на комбинате или нет! И здесь я почувствовал, в какую ловушку загонял сам себя, — более неподходящего, неудобного момента, чтобы «пробивать» Тамаре квартиру, придумать было трудно. Не стану же я ходить и объяснять каждому, что делаю это из сострадания к двум женщинам, все равно в моих действиях увидят другой смысл. И самое печальное, будут отчасти правы: мне совсем неинтересно, чтобы Тамара выступала на стороне моих оппонентов. Вот как все переплелось!

Обычно поездка в машине отвлекает меня от грустных мыслей, но сегодня разговор с Тамарой не выходил из головы. Мы часто сокрушаемся: «Ну и жизнь! Задает она загадки!» Но жизнь здесь ни при чем, виноваты мы сами. Хочешь жить спокойно, есть безошибочный рецепт — не принимай ничего близко к сердцу. А уж если решился  в н и к а т ь  в человеческие судьбы, разделять чужие заботы, жаловаться нечего — чем больше будешь стараться помочь, тем сильнее станешь увязать в запутанных, сложных обстоятельствах. Такова се ля ви, как шутит Саша…

Я попытался переключиться на другую тему, но сегодняшняя беседа с Ермолаевым тоже была не из веселых. Неужели Черепанов настолько самонадеян, что всерьез считает себя претендентом на мое кресло? Да ведь это равносильно самоубийству! Что такое обязанности директора? Это необходимость каждый день принимать десятки решений, крупных и мелких, срочных и долговременных, решений, которые, кроме него, никто на комбинате принять не может. Или Вадим надеется окружить себя сильными помощниками, которые будут страховать каждый его шаг? Но это нереально! Директор есть директор, и существуют тысячи ситуаций, когда он должен принимать решение единолично, полагаясь только на себя самого.