Горожане

Председатель завкома ушел, явно недовольный мною. А меня он привел в хорошее настроение. Сколько бились мы за эту целлюлозу! Сначала даже не замахивались на Знак качества, мечтали дотянуть хотя бы до союзных образцов. Весь технологический процесс пересматривали звено за звеном, пока не нашли в цепочке разрывы, не подтянули слабые места. Немало потов сошло с нас, пока заслужили право ставить на продукции пятигранник с аббревиатурой «СССР». Собственно, впервые в стране беленая целлюлоза получила такую аттестацию. Теперь готовим пять вагонов к отправке в Румынию, а дальше будем расширять экспорт…

Я услышал, как хлопнули двойные двери, и мысленно чертыхнулся — кому там не терпится, несет его нелегкая!

— Трудимся?..

А, Черепанов! Спрашивает снисходительно-небрежным голосом, словно застал меня за разгадыванием кроссворда. Короткая спортивная стрижка, волевой раздвоенный подбородок, на щеках — едва заметные ямочки. Ну почему бы не работать ему тренером хоккейной команды или, скажем, диктором телевидения? Во всяком случае, с его артистической внешностью он будет там уместнее, чем на комбинате, где прозаические заботы и бездна черновых неблагодарных дел.

Уверенной походкой Вадим прошел через весь кабинет, пожал руку тем особым, эффектным рукопожатием, которому я, грешен, даже хотел в свое время у него поучиться, и уселся — но не в кресло, а на подлокотник его, небрежно свесил ногу и принялся ею покачивать. А меня это задело, хотя, кажется, пора бы привыкнуть к его штучкам.

Я сухо поинтересовался, где пропадал он утром — не был на планерке, да и потом не могли его найти.

— Да-а?! — протянул Черепанов, как бы не замечая моего недовольного тона. — Я ездил на очистные.

Опять водит меня за нос? Или нет? Но тогда это вдвойне интересно — поехал на станцию именно в тот день, когда там случилось ЧП. Или он уже знал о чем-то?

— Вот как? — изумленно заметил я. — Тогда почему я тебя не видел?

— Разминулись, наверное. Я, кажется, побывал там немного раньше. — Вадим с насмешкой посмотрел на меня. Эти пижонские очки с полированными дымчатыми стеклами всегда сбивали меня с толку, я терялся, когда не видел перед собой глаза собеседника. Впрочем, сегодня Вадим позволяет себе больше обычного. Чего же он добивается? Хочет выяснить отношения? Пожалуйста. Хотя нет, сейчас не время. Надо разобраться с этой злосчастной рыбой, начать ремонт цеха, провести митинг. Ну, а там отпуск. Вот после отпуска…

Я вышел из-за стола, давая понять, что у меня вопросов больше нет и что Черепанов свободен. Тот продолжал невозмутимо сидеть, покачивать ногой. Я вспомнил, как когда-то учился «эффекту молчания». Молчание дает человеку преимущество, из двух людей проигрывает тот, у кого раньше сдают нервы.

Нет, Черепанов явно что-то задумал: сидел он настолько уверенно и небрежно, что мне показалось, будто вот-вот начнет насвистывать модную песенку. И все-таки, не слишком ли большую роскошь я позволяю себе: молчание ради эксперимента. Пять дней до отпуска, полно дел, а директор комбината ведет войну нервов с главным инженером…

— Ну, и что интересного на станции?

— На станции? — переспросил Вадим лениво. — Вонища. Вонь. Что может там быть интересного!

Черепанов достал из кармана пачку сигарет, вытащил зажигалку и, не спрашивая моего разрешения, закурил, небрежным жестом пододвинул пепельницу. Меня это задело, и мне захотелось одернуть его.

— Впрочем, — Вадим выпустил колечко дыма, — есть там один любопытный субъект. Рационализатор-кляузник, так сказать.

«Ах, вот оно что! Значит, Авдеев наступил тебе на ногу, а ты, голубчик, этого не любишь. Очень интересно!» Я полистал календарь, открыл его на чистой страничке и, делая вид, будто разбираю какую-то запись, назвал первую пришедшую на ум фамилию:

— Семенов, что ли?

Вадим поперхнулся дымом.

— Какой к черту Семенов?! Есть там изобретатель доморощенный, в технике ни хрена не понимает, но настырный, черт! Так, представляешь, жалобы на меня пишет, будто я не внедряю его полуграмотный бред. Да ты знаешь прекрасно, о ком я говорю. — Вадим посмотрел на меня в упор и произнес медленно и с нажимом: — Авдеев.

Я решил поиграть еще — старательно наморщил лоб, якобы вспоминая Авдеева. Он был небольшого роста, рыженький, с хитрыми белесыми глазками, прическу имел не по возрасту — мальчиковую, челочку. Внешность запоминающаяся, спутать с другим человеком трудно… Я спросил у Черепанова:

— Это высокий такой, черненький? С кудрявыми волосами?

Вадим сказал укоризненно:

— Плохо знаете свои кадры, товарищ директор. Авдеев совсем другой. У него еще прозвище дурацкое: «Личный Дом».

— А, Личный Дом? Так бы и сказал. А я думаю, какой это Авдеев?

Ну, все, стоп. Переигрывать тоже опасно, и вообще пора свернуть этот разговор.

Но у Вадима, похоже, другие планы. Он пересел поудобнее в кресло, иронически-сочувственно посмотрел на меня:

— А рыбка-то приказала долго жить…

Ничего себе, хороший повод для веселья… Я даже не сразу сообразил, что нужно ответить человеку, который злорадствует по такому поводу, и сказал, как бы слегка оправдываясь: