Горожане

Я вспомнил: почти год, не меньше, понадобился мне на адаптацию. Вроде бы не такой и резкий скачок произошел — был вторым лицом на комбинате, стал первым… Производство, кажется, я знал неплохо, и надеялся, что обязанностей особо не прибавится. Ну, документов побольше подписывать. Ну, представительство. А главное ведь, как и прежде, — тянуть производство. Надо выполнять план, давать стране бумагу — вот и вся премудрость.

Но уже спустя месяц я понял, что плохо представлял свое новое положение. Первое, с чем пришлось мне столкнуться, — весь день находился я под прицелом многих и многих глаз: в кабинете, заводоуправлении, в цехах. Уже одно это утомляло, заставляло держаться собранно, натянуто, к вечеру я уставал до чертиков. Потом ничего, освоился. Перестраиваться с одного состояния на другое я научился так же легко, как, например, переключать волны в своем транзисторе. А телефонные трели стали для меня просто приятны. Мне нравилось менять голос и интонацию, шутить и тут же переходить на серьезный тон, просить, угрожать и требовать. Я купался в море телефонных звонков. Многолюдье, многоголосье сделалось для меня привычным и необходимым, и теперь, если прихватит болезнь и несколько дней сидишь дома, недостает человеческих лиц.

И чувство уверенности пришло ко мне не сразу. Помню, первые недели боялся, что на заседании кто-нибудь остановит меня, перебьет, бросит ироническую реплику, и все сразу догадаются, как я волнуюсь, чувствую себя не в своей тарелке. Нет, ничего. И каждый раз вздыхал облегченно: слава богу, пронесло. Оказывается, само кресло приподнимает тебя, и любая мелочь приобретает неожиданное значение: кашлянул, потер ладонью щеку, рисуешь карандашом чертиков на бумаге — во всем видят символику, тайный знак. Глупость, конечно, но я стал говорить медленнее, с расстановкой, и почувствовал, что в моих паузах появились значительность и весомость, а заметив это, обрадовался.

А «внутривидовая борьба» на комбинате! Сгоряча, по молодости, я с головой окунулся в бурлящее море взаимных обид, претензий, наветов. Начальник цеха жаловался на главного механика, тот — на своего заместителя, заместитель — на председателя завкома, и все — доверительными голосами, со множеством убедительных фактов — садись и тут же пиши приказ об увольнении!.. Но когда провинившийся являлся, и я, разумеется, терпеливо внимал ему, то за каких-нибудь несколько минут картина менялась в корне, и вот уже прокурора приходилось мысленно усаживать на скамью подсудимых, а радостно улыбающегося подсудимого освобождать, чтобы тот с волнением и гневом принялся зачитывать обвинительный акт. Все запутывалось, понять было решительно ничего невозможно, и я понял, что нужно  т р е т ь е  м н е н и е, нужна, как минимум, еще одна точка зрения, беспристрастная, объективная. А еще лучше — несколько  р а з н ы х  суждений, чем больше, тем лучше.

Когда выяснилось, что я не собираюсь «пускать кровь», поток обвинений стал мелеть, жалобы приобретали более мирный и камерный характер, и непримиримые враги, которые только что схлестывались на планерке, в конце заседания улыбались и пожимали друг другу руки. Корабль продолжал плавание, за борт никого не выбрасывали. Но прежде, чем я усвоил нехитрую, в сущности, истину: нельзя доверять только одной точке зрения, все-таки успел, кажется, наломать дров. Понятно, и на этот курс самообразования тоже ушло несколько месяцев.

Ну, а «притирка» к людям! Нужно было найти ровный тон, но для каждого он звучал по-своему, особо; это сейчас я достаю связку ключей и почти вслепую открываю любой замок, а тогда сколько вариантов приходилось перепробовать, пока сработает механизм!

Перед тем как уехать в Москву, бывший директор комбината Котельников предупреждал меня: самое главное и самое трудное — отделить основные проблемы от второстепенных, не лезть в частности, мелочи, запутаешься, и ни одна душа не спасет.

Я убедился в этом сразу же: за короткий, в несколько недель период «безвластия», пока меня назначали и утверждали, скопилась масса вопросов, срочных, безотлагательных, которые надо было решать не медля ни минуты… Они захлестывали, и все равно мне казалось, что многие важные дела проплывают мимо меня, я хватался то за одно, то за другое. Вот тогда я и вспомнил своего предшественника: он объяснил, как отпирать дверь, да только забыл сказать, где лежит ключ от нее.

Я не успевал следить за тем, как разрастается комбинат. Строились новые цеха, реконструировались старые, расширяли виды изделий — клееная фанера, канифоль, кормовые дрожжи… Важно было правильно расставить людей, а их не хватало, вернее, не хватало тех, кого я знал лично и на кого мог положиться, других же приходилось контролировать или дублировать, а это совсем не дело.