Горсть света. Роман-хроника. Части 1 и 2

Явился инженер, пояснил, что аппарат придется отключить на Оренбургском почтамте. Рыков приказал снабдить корреспондента письмом-предписанием начальнику Оренбургского управления связи, чтобы тот отключил один из аппаратов, снарядил легковую машину для корреспондента с аппаратом и установил бы аппарат в центре наблюдений полного солнечного затмения, там, где это будет удобно корреспонденту.

На этом аудиенция у Наркома связи Рыкова окончилась. Рональд Вальдек еще раз в жизни видел его затылок на скамье обвиняемых в процессе правотроцкистского блока. Глядя из зала на этот затылок, физически ощутил, как он будет размозжен пулей палача, хотя приговор формально еще вынесен не был. По самым достоверным сведениям от чекистов, Сталин приказал дать Рыкову перед расстрелом стакан коньяку. Это было исполнено за минуту до выстрела. Странная монаршая милость! Едва ли в этих условиях алкоголь может подействовать отупляюще! А может, чтобы обреченному не пришло в голову помолиться!.. И призвать кару на убийцу? Сталин был суеверен и не храбр.

И вот спецкор телеграфного агентства Рональд Вальдек уже в мягком купе дальнего поезда Москва-Ташкент с билетом до станции Оренбург. Он обязан давать по телеграфу обычную информацию для внутренней печати, то есть для газет советских, и куда более подробные сообщения, беседы и эпизоды телеграфировать по закрытому каналу, для британского агентства тоже, разумеется, через Москву...

«Спецкор ПАИС», 28-летний москвич Рональд Вальдек отдался во власть своей любимой богини-покровительницы. Музы дальних странствий.

Ни первый классик старой Европы Гесиод, ни даже сам светозарный предводитель муз Аполлон не ведали, что позднейшие века прибавят к девяти каменам древности еще и десятую их сестру! Поэт Гумилев первым представил ее во всем убранстве российскому пантеону муз и открыл людским сердцам ее таинственную магию. Позднее Константин Паустовский, любивший Гумилева, поминал эту музу в своих маленьких поэмах в прозе.

Служение этой нежной, легко ускользающей музе требует особенного состояния духа, приуготовленности его к предвкушению, предчувствию встреч с красотою, к первым узнаваниям. Чтобы дальняя дорога превратилась бы в многозвездный, синеющий и сияющий храм этой музы, нужна тишина, отъединенность от всего мешающего.

В дороге, овеянной музой дальних странствий, хорошо быть одному или вдвоем с любимым, или с теми из близких, кто умеет или хочет подстроиться тебе в лад. Либо допустит, чтобы ты подстроился в лад ему, если он лучше тебя слышит тайный напев дороги

Страшнейший враг этой музы — пошлость. Это необоримая сила, способная разрушить все приготовленное музой для верных ей душ. Бороться в дороге с пошлостью лоб в лоб бесполезно. Храм обрушится. Надо ухитриться обойти ее стороной, как чумное место, как заразу. В своей стальной броне, под защитой законов и правил, она неуязвима, всегда поддерживается большинством, сокрушает, душит, давит противника телесами, задами, голосами, запахами, звуками, речами... Биться с нею нужно где угодно, только не в дороге! Ибо иначе дорога из услады станет мукой! Уступи ей, шумной и торжествующей свою стезю, благоразумный путник и да овеет муза дальних странствий каждый новый шаг твой на одинокой тропе. Да будут внятны тебе лучшие строки русской поэзии:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

Лакированная коробочка вагонного купе до краев наполнена драгоценной тишиной. Она такая влажная, голубоватая, с отливом зелени, в ней растворены настойчивые ритмы колес и постанывания тормозов. Сейчас ее цвет — от настольной лампы, дополнительно накрытой синим японским платком. Незнакомая девушка напротив уже спит. Трогательно, доверчиво, как маленькое дитя. Такая соседка — первый... если не подарок, то все-таки благосклонный жест музы! Пожилой инженер на верхней полке нейтрален. Учтив, благожелателен. Вполне терпим! Полка над Роней пока пустует. В соседнем купе — две пожилые иностранки. Изредка уловимы отдельные слова по-английски.

Сине-зеленая лампада светит на Ронину подушку. И на раскрытый блокнот. Пишется первое письмо Кате. В нем будет все... кроме девушки напротив. После истории с Юлией Вестерн Катино сердце сделалось еще ранимее, еще уязвимее. Но она верит в его решимость не поддаваться искушениям. Боится Катя, кроме женских уловок и хитростей, только коварного бога Бахуса: мужчину он лишает разума, женщину — остатков совести и осторожности. С Рональда взято обещание: в присутствии женском — ни глотка спиртного!

Перед сном захотелось еще разок поклониться музе: постоять в коридоре у окна, слегка приоткрытого.

Вагон спит. Угомонился на редкость быстро. Проводник, седоусый, медлительный, похожий на ливрейного швейцара в «Гранд-Отеле» проходит мимо Рональда к тамбуру. Ритмы колес меняются, перестук медленнее, толчки резче, сильнее... Множество путей и товарных вагонов. Перрон. Первая остановка.

Против Рониного окна — светлые окна небольшого вокзала и черные буквы:

Голутвин