Горсть света. Роман-хроника. Части 1 и 2

Нелегко дались сочинителю эти варианты! Ибо в этот раз при всем сверхчутком метеорологическом инстинкте не мог автор уверенно предвидеть, какой тон некролога будет высочайше одобрен: безудержно хвалебный или сдержанно-общий? С намеками на ошибки в прошлом или без этих уступок западным политиканам? Ведь они, дьяволы, не обучены искусству мгновенно забывать! Они изредка цитируют «Несвоевременные мысли» и еще кое-какие старые грешки Алексея Максимовича. Да вдобавок, по слухам, в Лондоне хранится завещание Горького... «Вскрыть через 50 лет после моей смерти»... Стало быть, в 1986-м. Не учесть ли тут возможность кое-какого подвоха? И не оградить ли себя, на всякий случай, от возможной превратности в далеком, но все-таки неизбежном 1986-м году!? Р-ский, работая с весны над некрологом, тайком искал горьковские статьи 1917 года, но не получил допуска к засекреченным, хранимым в тайне «Несвоевременным мыслям». Об этих поисках узнала Екатерина Георгиевна, допущенная к так называемому «спецхрану». Она сделала кое-какие выписки из горьковских материалов в начальном периоде революции. Эти выписки подвергли С. Р-ского в немалое изумление, ибо в подлинном звучании слова и мысли Горького были выразительнее и сильнее, чем в жидком пересказе позднейших марксистских критиков.

...Руководство ПАИС одобрило было первый, слегка критический вариант написанного С. Р-ским некролога, загодя посвященного живому и здравствующему писателю. Вариант был в секретнейшем порядке направлен в ЦК партии Вскоре он вернулся оттуда с бранной резолюцией и категорическим указанием тт. Поспелова и Стецкого убрать все намеки на какие-либо расхождения между Горьким и ленинской большевистской партией. Мол, родоначальник социалистического реализма неизменно и всегда шел за Лениным, преклонялся перед товарищем Сталиным и высоко держал знамя пролетарского интернационализма, будучи непримиримым к врагам социализма и единства рабочего класса всего мира!

Этот-то выправленный, стерильный и идеально пустословный некролог теперь и разносился из черного репродуктора далеко над оренбургской степью. Рональд Вальдек, косвенно участвовавший в работе над этим текстом, слушал его обтекаемые формулы, узнавал или вовсе не узнавал ранее знакомые фразы и старался убедить себя, что верно, так оно и нужно для малых сих, дабы не впали в соблазн критического мудрствования.

Между тем в поселке Ак-Булак уже стало прямо-таки тесно от наплыва журналистов. Газетчики советские жили по двое, по трое в комнатенке. Стихийно возникали (а то и рушились) деловые творческие, даже личные «кооперативы» вроде совсем неожиданного альянса московского спецкора правительственной газеты с американской корреспонденткой «Ассошиэйтед Пресс»: только она одна занимала двухкоечный гостиничный номер, а прилетевшему на своем редакционном самолете московскому деятелю пера было уже негде ни главу преклонить, ни машинку поставить. Американка посочувствовала советскому коллеге и поделилась с ним ак-булакской жилплощадью, отгородившись от соседа ширмой. Он отблагодарил ее тем, что брал на борт своего самолета, обозревать окрестности площадки, а затем, на том же самолете доставил ее в Москву.

Журналисты шушукались, что, мол, закат крупнейшего светила на горизонте литературы — Максима Горького — вовсе затмит на газетных полосах затмение солнечное, и Рональд Вальдек попросил друга, Петю Шехтера, спецкора московского радио, связаться по радиотелефону с агентством ПАИС и освежить инструкции Вальдеку. Редактор Союзной информации мямлил нечто невразумительное, дескать, пока мне не до вас, товарищ Вальдек, а редактор информации на заграницу прямо завопил, чтобы спецкор ни в коей мере не снижал активности и помнил про договор с британским агентством.

— Чем больше передашь, тем лучше, — кричал ино-редактор. — Держись, как держался — премия наша будет!

Однако самой серьезной помехой становилась погода. 18 июня солнце село в сплошную облачность, а 19 июня оно лишь чуть окрасило тучи на востоке, Неполная фаза затмения началась в ранние утренние часы. Небо все гуще затягивалось облачностью. Журналисты взяли в осаду астрономическую площадку, обложив ее со всех сторон, как воинственные орды этих степей некогда осаждали русские крепости, вроде Оренбургской или Белогорской.

И буквально за полчаса до появления на солнечном диске лунной тени, тучи, застилавшие небосвод, неожиданно раздвинулись как раз против солнца, будто нарочно, по театральному пошел занавес перед спектаклем. Утреннее светило явилось людям во всем своем блеске.