Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

А вместо вечернего звона, некогда наполнявшего здешнюю округу и здешние сердца людские, мычат издалека электрички с бывшей Нижегородской или Казанской железных дорог. Иногда доносится хриплый радиоголос из какого-нибудь палаточного лагеря для пионеров... Один раз изведав лагерное детское бытие, оба сына, Алеша и Юрка[79], слезно просили отца отменить материнское решение и забрать их домой. После «изъятия» обоих из интернатов, мальчики усердно копали домашний огород, проявляли всяческое трудолюбие, лишь бы не загреметь опять в ненавистный пионерлагерь или интернат! Угадывали детские сердца даже и без отцовских пояснений, что огромная, глубоко несчастная страна Россия со всей ее древней культурой, народными обычаями и опытом, с ее щемящей душу природой и богатствами недр, озер, морей и рек меняется... не к лучшему, воистину «идет не тем путем», живет не своим умом, а чем-то искусственно ей навязанным... Технические же наши достижения есть не что иное, как следствие общемирового научного и промышленного прогресса, а отнюдь не каких-то особых «социалистических преимуществ» нашей экономики. Другое дело, что советский обыватель не сознает всей глубины нравственного и хозяйственного падения былой России...

* * *

Приходит, как прежде, нежданно

Будить от тяжелого сна...

И новая радость желанна,

И новая боль не больна!

В. Зоргенфрей

...Это случилось с ним на седьмом десятке лет, когда семейная его жизнь стала медленно обнаруживать явления распада. Положение облегчалось тем, что дети уже достигли зрелости, учились и работали, жена Марианна выработала себе хорошую пенсию и продолжала служить в Юридическом институте, дочь Ольга[80], хоть и развелась с мужем, но прочно стояла на собственных ногах.

Однажды, на праздник Казанской иконы Божьей матери, истово, но не без алкогольных излишеств справляемый в одном Владимирском селе, он остался ночевать у старухи-бобылки, доживавшей свой век в большом пятистенном доме, в прошлом — церковном. Перед тем, как улечься спать, старуха пригласила гостя в чистую горницу.

— Погляди-ка со мной мой телевизор! — сказала она, и он не стал отнекиваться, хотя не любил, за редкими исключениями, наших вечерних телепрограмм...

Хозяйка повернула выключатель — и гость с облегчением вздохнул: в красном куге, вокруг икон, вспыхнули цветные электролампочки, вставленные в лампады, венчики или сочетающиеся в висячие гирлянды, перевитые шелком и засушенными цветами. Получилось некое разноцветное сияние и свечение, оживившее лики святителей, ангелов, херувимов и отраженное в очах Владимирской богоматери... Было во всем этом сочетание деревенской простоты и чьего-то технического художества — как выяснилось, родственного хозяйке мастера-москвича, одновременно инженера и живописца, притом верующего.

— Вот какой у меня телевизор, не чета вашему! Читай, батюшка, Отче наш...

После молитвы она напоила гостя чайком с деревенским хлебом и душистым медом, и сама присела рядом.

— Что у тебя, батюшка, на душе-то, уж, поди, охота тебе о чем-то своем со мною, грешницей, поделиться? Так давай, выкладывай!

Об этой женщине он слышал еще в столице, от знакомого писателя. Тот говорил о старухе с почтением, называл ясновидящей и чуть ли не пророчицей. Как пример сбывшегося прорицания он привел такой случай с ней: при закрытии сельского храма рядом с папертью был разложен костер для сожжения икон (кстати, большая часть их относилась к XVII веку). Иконы выносил председатель колхоза, держа их стопкой на правой руке.

— Бог тебе судья! —крикнула тогда из толпы нынешняя Рональдова знакомая. — Только руку эту ты не сохранишь!

Председателя перевели вскоре в другой колхоз, и когда односельчане вновь встретились с ним, оказалось, что у него по локоть отнята правая рука... Случилось это, как говорили, на фронте.

Рональд Алексеевич вкратце рассказал собеседнице о распаде семьи. Мол, в доме ни порядка, ни рачительности, живем, по сути, все больше порознь, не радуют дети — ленивы, сластолюбивы, расточительны. Без них тоскливо и тревожно, а их присутствие в доме быстро нагнетает состояние отчужденности, раздражения и гнева. Нет духовного контакта с женой Марианной. Так, видно, и придется доживать свой остаток дней без слез, без жизни, без любви.

Старуха не перебивала, ничего не спрашивала, пока гость не замолчал. Вдруг резко и почти грубо заговорила:

— Жене-то, чай изменял?

— Случалось... Но так, мимоходом, без жару и последствий...

— Греховодник ты! Но за мучения твои кое-какие вины с тебя снимутся. Вот что я скажу, на тебя поглядев: все у тебя еще впереди, как это ты выразился — и жизнь, и слезы, и любовь. Только тогда уж смотри — не греховодничай, попробуй испытай жизнь праведную. Постничать ты уж не привыкнешь, а разгула не допусти... Спаси тя Христос! Теперь дух свой томящийся Господу предай и отдохни до утра!

Произошло это в середине семидесятых, летом, восьмого июля по старому русскому, или церковному, календарю, как сказано, на Казанскую... А сбылось это пророчество так...