Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

Ночью он совсем и не задумался над словечком «заградотряд», решил, что будет он ставить какие-нибудь новые типы заграждений, скажем, против танков или парашютистов, лишь теперь начал соображать по реплике Полесьева, какая служба предстоит отныне Александрову, Борисову и иным вчерашним избранникам. Заграждать они будут путь отступления в тыл всем тем, кто дрогнул бы перед превосходящей силой противника и отошел бы назад без команды... Такого бойца стрелки-тыловики под командованием Александрова и Борисова расстреляют в упор из пулеметов. Они оба, кстати, хорошие пулеметчики! А, главное, вполне хладнокровные люди, с твердой рукой и верным партийным глазом! Тем временем политработники уже читали в ротах приказ насчет неминуемого расстрела на месте всякого ослушника, нарушителя железной дисциплины, беглеца, самострела и симулянта — словом, любого, кто осмелился бы оставить передовую и податься в спасительные тылы без достаточного на то основания.

...Боец Уродов оседлал лошадей. Вдвоем они добрались чуть не до самого КП батальона, но Иванова там не встретили. Отсюда до ротных окопов, выдвинутых вперед, оставалось полкилометра. Над головами на разные голоса пели, взвизгивали, жужжали пули. То и дело приходилось пригибаться, ложиться, пробираться почти ползком. Одолели последнюю сотню метров. Застали комбата в роте, на одном из НП, у стереотрубы: сам засекал по вспышкам новые огневые точки у противника.

Плотный, коренастый, приземистый, с добрейшими глазами, комбат-3 Иванов, по Рониным наблюдениям, был советским перевоплощением толстовского капитана Тушина. Редкостное хладнокровие, юмор в минуты опасности, командные навыки, личное мужество, знание людей и доброта к ним, железная решимость в бою и сочувствие к страданию после боя — все это были прекрасные качества боевого командира. Одного не хватало старшему лейтенанту: бесстрашия перед начальством любого ранга! Нисколько не боясь противника на поле битвы, он трепетал перед начальственным окриком, не умел отстоять собственную точку зрения, защититься от неумеренных требований. У него забирали лучших командиров, его разумные требования всегда старались урезать и притом возложить на него какие-нибудь не свойственные комбату обязанности, особенно по партийной линии. Возражать он органически, физически был не способен, проводил какие-то подписки, чуть не собирал взносы на то или иное мероприятие, пока не заступался за него какой-нибудь совестливый партийный реалист.

Снаряды рвались впереди линии окопов, Иванов, помаргивая после близких ударов, продолжал свою работу. На стенке блиндажа была наколота кнопками схема ориентиров, вычерченная его рукою очень аккуратно, Иванов делал на ней пометки.

— Еще одну батарею дивизионную подтащили! И, похоже, минометов прибавилось... Атаки ждать можно, после переноса артогня. Товарищи командиры рот и вы, товарищи артиллеристы, по окончании огневого налета — сразу же выдвигайте пулеметы и орудия ПТО на основные позиции, с запасных... Дадим фрицу жару, как давеча дали!.. Здравствуйте, Рональд Алексеевич! Что же это вы без каски к нам пожаловали? Дайте каску офицеру штаба! И ординарцу! Извольте немедленно надеть — видите, огонек плотный!

Все дальнейшее, возможно, как-то конкретно отражено и запечатлено в оперативных сводках и штабной документации, под перьями Захарова-первого и Захарова-второго. В некоем обобщенном виде эти сводки, быть может, еще поныне сохраняются в архивах военного ведомства... И, верно, будущий военный историк нетерпеливо перевернет страничку с итоговыми цифрами того боя: 48 убитых, 82 раненых. Самим же участникам этих «местных» военных событий они подчас запоминаются глубже, чем последующие, даже куда более крупные, кровопролитные операции. Ибо участие в решающих событиях войны всегда связано с ощущением твоей подчиненности некоему гигантскому автоматически идущему процессу, независимо от твоей личной роли и поведения, даже если тебе дано судьбою что-то заранее программировать и регулировать в этом неумолимо функционирующем механизме-автомате.

Рональду Вальдеку до того часа довелось лишь однажды столкнуться в бою с немецкими солдатами, так сказать, единоличниками, когда их было всего несколько человек, у блиндажа. Сейчас он наблюдал за приближением их во множестве. Он следил, как немцы ползком накапливаются на рубеже атаки, видел, как что-то крупное, тяжелое, с рептильными движениями, выдвинулось из-за укрытия и подалось вперед. Когда эта зеленовато-серая черепаха очутилась на полпути к линии окопов, прикрывая перебегающих позади нее солдат, Рональду почудилось, будто в рептилию попала молния. После мгновенной вспышки, танк стал окутываться дымом — Рональд не мог даже понять, шел ли дам из самого танка или где-то рядом зачадило на земле. Но черепаха, ослепленная или подбитая, все-таки еще проползла несколько Вперед, уткнулась в ложбинку, почти исчезнув из поля зрения, и там, в ложбинке, притаилась. Серо-зеленые солдаты стали перебегать в нашу сторону, справа и слева от затаившейся машины.