Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

...Капитана Вальдека назначили ответственным за командирскую учебу во всем управлении.

Но в один из майских понедельников замполит, генерал-майор Полозов, велел капитану выстроить офицерский состав во дворе, проверив, у всех ли имеются при себе удостоверения личности. Офицеры в строю переговаривались, гадали, куда замполит намерен их вести.

— За мной! — сказал генерал и зашагал по тротуару впереди строя. Рональд вел все шесть десятков коллег по мостовой к Красной площади.

— По одному — заходи! — дана была команда перед белой дверью закрытой поликлиники. Оказывается, привели «на уколы» поливалентной вакцины НИИСИ. Предотвращавшей, как веровали медики, шесть болезней, включая столбняк, все виды тифов и т.д. Рональду, как и всем, засадили шприцем под лопатку полстакана этой чудотворной вакцины и сделали о сем отметку в документе. Учебу отменили, разрешили вернуться к текущим рабочим делам. У Рональда в кабинете сохли на нитях звонковой проволоки еще влажные гранки очередного номера «Вестника». Он засел за правку и забыл о слабо саднящей спине...

В корректорском деле он набил руку и теперь понимал, что опечатка цифровая или в учетном варианте — полбеды, а вот опечатка с политическим привкусом — полная беда! Зимой у него вычли 80 рублей за «выдерку» и замену двух страниц из полного тиража ноябрьского номера «Вестника». Там вместо слов «25 лет советской власти» было дважды напечатано «советской валсти». Номер, как и остальные, был подписан в печать капитаном Вальдеком. Пришлось ехать в типографию «Молодая Гвардия», где печатался номер, и по-доброму договариваться с техноруком Матвеевым... Технорук, поняв смысл просьбы, предъявил редакции божеский счет за свою поправку. С той поры капитан с особым вниманием относился к подводным рифам, грозившим политической двусмысленностью.

В тот день он, как всегда, работал, не разгибаясь, пока не ощутил странного звона в ушах. Поднял голову — удивился: свисавшие с нитей полоски гранок сделались красными. А звон в голове быстро нарастал, по коже щекотно носились муравьи, комната пошла кругом. Был еще один проблеск сознания, когда перед самым носом оказался угол железного ящика... Того, что стоял на полу, слева от стола.

Говорили потом, что он удачно упал со стула: хватился бы виском об угол — и закончился бы этим роман его жизни!

Сперва его отвезли домой. Термометр перешел за 41°С. Катя сама еле таскала ноги. Ночной бредовый крик больного мужа наводил на не мистический страх. В жару он командовал танковым десантом автоматчиков на белоостровском болоте, матерился и рыдал.

Под утро на машине «скорой помощи» его отправили в окружной госпиталь у Петровских ворот. Только здесь и поняли, что прививка поливалентной вакцины разбудила в его крови среднеазиатскую, заполученную в Чирчике и доселе коварно дремавшую «малярию терциана» — трехдневную малярию.

На третьи сутки жесточайшего приступа он очнулся и огляделся в незнакомой палате. Сосед, майор Воздушно-десантных войск Михеев, признался, что вся палата просила вынести койку с больным капитаном хоть в коридор — так страшен был бред. Здесь, в палате, он больше не воевал, но тихо перечислял зловещим голосом приметы выкопанных из могил покойников:

— Извлечен труп... восковой зрелости... пулевое отверстие в затылочной части черепа...

Эти замогильные словеса сопровождались и жестами — указательным пальцем, нацеленным куда-то вниз.

Объяснение такого бреда было несложно: капитану Вальдеку приказали напечатать в «Вестнике» длинные отрывки и заключения Государственной комиссии по расследованию убийства военнопленных польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском. Их расстреляли советские чекисты в 40-м году, а затем, в 1941 и 42-м немецкие фашисты-оккупанты, раскопавшие катынские могилы и предавшие широкой гласности факт расстрела поляков русскими, сами убивали и закапывали здесь свои жертвы — военнопленных, партизан и местных жителей. Заметая следы собственного преступления — убийства польских офицеров, советские власти после освобождения Катыни от немцев шумно публиковали «материалы расследования» немецких зверств в Катыни, умалчивая, разумеется, о зверствах собственных. Эти-то «расследования» и перепечатывал из официальных источников «Научно-технический вестник».

Рональд Алексеевич знакомился с соседями и врачами, медсестрами, нянями. Отделением заведовал седовласый профессор-кардиолог, палатным врачом была привлекательная девушка с латышской фамилией. Отец ее, как выяснил Рональд, недавно погиб в северных лагерях. Мать как-то сумела сохранить московскую комнату (вторую при аресте отца отобрали) и вернулась сюда из казанской эвакуации, где дочь закончила высшее образование.

Майор Михеев угодил на соседнюю койку в госпиталь с тяжелым сердечным приступом. О его причинах он долго таил правду, но однажды отважился на откровенность с глазу на глаз. Никакой Боккаччо не выдумал бы такой истории!