Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения

На Северном Кавказе такой твердой почвы, с точки зрения советских идеологов, не было. Гражданская война являлась, пожалуй, единственным коротким отрезком истории, когда горцы безусловно поддержали советскую (русскую) власть и стали плечом к плечу с русскими. Иного опыта, совместимого с опытом советского (русского) народа, у горцев не имелось. Правда, эпизодически появлялись некоторые иные исторические сюжеты. Например, в Дагестане гитлеровское нашествие иногда сравнивали с завоевательными походами иранского завоевателя первой половины XVIII в. Надир-шаха. Тогда разные дагестанские общества сумели объединиться и дать отпор агрессору, что давало надежду повторения этого подвига и в отношении «Надир-шаха XX века» – Гитлера⁶²².

Некоторые «несоответствия» исторических фактов текущей ситуации разрешались незамысловатым мифотворчеством. Большой соблазн был ввести немецких завоевателей и в историю Гражданской войны на Северном Кавказе. В резолюции упомянутого выше митинга народов Северного Кавказа, проходившего 13 августа 1942 г. в Орджоникидзе, говорилось: «Вспомним, братья, тяжелый 1918 год… Германские полчища через Крым, Украину и Дон бросились к нам, на Северный Кавказ. Немецким грабителям и людоедам помогали предатели родной земли: Гаппо Баев, генерал Хабаев в Осетии, богач-коннозаводчик Пшемахо Коцев в Кабарде, миллионер Тапа Чермоев и шейх Узун Хаджи в Чечне, барантовод Нажмуддин Гоцинский и князь Тарковский в Дагестане…»⁶²³ Отметим, что митинг проходил у братской могилы 17 тыс. погибших в годы Гражданской войны красноармейцев и командиров Красной армии, ни один из которых не пострадал от руки немца.

Обращает на себя внимание то, что развернутая в августе-сентябре 1942 г. пропагандистская кампания, адресованная специально северокавказским горцам, ориентировала их, прежде всего, на партизанскую борьбу, оборону гор – «своего края», но не на вступление в ряды Красной армии. По важности стоящих перед ними задач они не уступали тем горцам, которые уже находились в рядах действующих войск: «Будем уничтожать фашистских людоедов, как уничтожают их на фронтах Отечественной войны героические сыны Дагестана…»⁶²⁴ В ответ на известие о зверской расправе фашистов над жителями селения Кызбурун-1 газета своеобразно взывала к мести: «Вдвое, втрое напряженнее работать, чем вчера и сегодня»⁶²⁵.

Для северокавказских народов такая форма патриотизма развивалась на фоне ширившегося в 1942 г. антисоветского повстанческого движения в горах и уголовного бандитизма. Вскоре ряду народов, выселенных со своей исторической родины, было вовсе отказано в патриотизме и в праве жить на исторической родине. Не исключено, что уже в период обороны Кавказа в 1942 г. в отношении некоторых народов вызревали суровые политические решения об их выселении как «предателей». По этой причине замечается дифференциация в пропагандистской работе. Так, в начале ноября 1942 г. от председателя Радиокомитета при СНК СССР Д.А. Поликарпова на имя А.С. Щербакова поступило предложение в связи со сложившейся на Северном Кавказе обстановкой организовать радиовещание на горское население оккупированных территорий на балкарском, кабардинском, адыгейском, осетинском, чеченском и ингушском языках. Щербаков подчеркнул в документе кабардинский, осетинский и адыгейский языки, оставив резолюцию: «Т[оварищу] Поликарпову. Начать на языках подчеркнутых»⁶²⁶. За рамками информационного и агитационного обслуживания на родных языках остались балкарцы, карачаевцы (говорящие на одном языке), чеченцы и ингуши – народы, выселенные с исторической родины в течение 1943–1944 гг.

Пожалуй, наиболее интенсивная и артикулированная пропагандистская кампания развернулась в двух советских автономных республиках – Чечено-Ингушетии и Дагестане – в начале 1943 г. Почему это случилось только на исходе второго года войны, становится ясно из обстоятельств ее сопровождавших. К этому времени уже более чем полгода горские контингенты призывников и военнообязанных не призывались в армию. Поэтому уже упомянутая в главе о добровольчестве директива начальника Упраформа РККА генерал-полковника Щаденко № ГУФ/28ш от 26 января 1943 г., объявившего мобилизацию всех добровольцев по национальности чеченцев, ингушей и представителей народностей Дагестана, была принята с большим воодушевлением, по крайней мере, представителями местных властей и понималась ими как своего рода политический экзамен на верность советскому строю.

Мобилизация велась при активном участии советских, партийных и комсомольских организаций республик. Местной прессой и партийными органами кампания была представлена как стихийная инициатива горцев, реакция молодежи на грандиозные успехи Красной армии на Северном Кавказе и под Сталинградом, освобождения от остатков войск противника территорий северокавказских автономных республик и желанием помочь Красной армии в дальнейшей борьбе с врагом.