Горы зовут. История четырех экспедиций

Через час ноги начали затекать, удобного положения не было. Либо сидишь сухой и скрюченный, либо более комфортно и мокрый. Постепенно дождь начал стихать и перевалил за водораздел в сторону Казыра.Дождь ушел, и мне пора, с чувством глубокого разочарования я медленно побрел в сторону лагеря. По тропе тек ручей, тропа раскисла, с деревьев капало, трава была мокрой – через пару минут я был мокрым насквозь. Проходя мимо приюта, я снова заглянул на огонек, теперь уже старые знакомые опять напоили меня чаем, предложили перекусить, но я постеснялся, да и как-то в тот момент не очень и хотелось. Предлагали остаться на ночевку, но связи между приютами не было, и сообщить моим друзьям о моей ночевке никто бы не смог. И я ушел.

Прекрасная тропа за пару часов превратилась в скользкое месиво, местами переходящее в настоящее болото, там, где можно было пройти за два часа, теперь мне приходилось пробираться четыре. На половине пути я попал в очередной ливень, он был не менее сильным и холодным, чем тот, что разбил мои надежды на встречу с Большим Зубом, и к тому же добавились молнии и туман, но меня это уже никак не останавливало.

Время от времени я снимал с себя майку, выжимал на ходу и брел дальше. Страшно было переходить открытые от леса поляны – вдруг молния шибанет, но чувство апатии, безнадежности двигало меня дальше. Дорога от Высокогорного до Куприяна показалась мне какой-то нескончаемой, и надежда вернуться засветло была практически потеряна, но чуть уловимый запах дыма защекотал мои ноздри, и я непроизвольно прибавил шагу, надеясь на чашку горячего чая в приюте.

Моему разочарованию не было предела, когда у приюта меня встретили хмурые рожи со словами: «Чо надо?» Такого приема я не ожидал, сил уже практически не было ни спорить, ни что-либо доказывать, да и выглядел я, скажем, не очень – безнадега в глазах, выцветшая мокрая майка, прошедшая пять-шесть походов, черно-коричневые от грязи ноги, вместо обуви куски глины. Мокрый, обессиленный, я поковылял дальше, до моего лагеря оставалось всего шесть километров и перевал Шорский.

Когда я вышел с Куприяновской поляны на тропу, мне навстречу начали попадаться туристы – наверное, с электрички, сегодня приехали. Мне так хотелось у них чего-нибудь попросить покушать, но мое интеллигентное нутро всячески этому сопротивлялось. Я кое-как выдавливал из себя дежурное «Здрасьте!». Так мимо меня прошло три или четыре группы.

Я корил себя, что не могу попрошайничать, что это вопрос жизни и смерти, но никого уже не было. Перевал встретил меня глиняными прижимами – после дождя они превратились в американские горки, жаль, никто не снимал видео, как я пытался по ним пройти – на четвереньках, цепляясь за травинки, сползая и поднимаясь вновь. На этих прижимах остались мои последние силы. Я уже собирался ночевать в лесу, ибо сил не было вообще, но судьба в очередной раз сделала мне подарок – послала встречного путника с маленьким мальчиком.

Мы встретились, поздоровались, по их виду было понятно, что они тоже устали, и мы разошлись. Откуда взялся этот голос, я не знаю, это был, наверное, не я, а кто-то внутри меня, очень глубоко, и он спросил:

– У вас не будет хлеба? Никто не ответил. Между нами уже шагов десять, и мужик мне в спину кричит:

– Нет, хлеба нет! Я так и знал, зачем я только спросил???

– Нет, хлеба нет! Сухари есть!!

Я в два прыжка возле путников, протягиваю ладошки, мне туда сыплют квадратные гренки, штук двадцать, а сверху мальчик положил еще конфетки, штук пять. Я, чуть не плача от счастья, возвращаю конфетки мальчику, оставляя себе только две. Я знаю, что такое конфеты в горах, это то, что напоминает нам о доме, это самая дорогая валюта (после сгущенки). Мальчик пытается меня угостить, но я настойчив. Пара фраз, кто, откуда, куда. У них лагерь на Куприяне, ходили показывали мальчику пик Дураков, он же Поднебесный. Я в двух словах свою историю. Ну все, пока, счастливо!

Я, окрыленный, с сухариками за щекой, практически пролетел половину перевала, потом подошла очередь конфеток. До лагеря остается полтора километра – мои запасы закончились, с ними ушли и все силы. Я посидел, отдохнул, но сил не прибавилось. Идти совсем не хотелось, даже не моглось. Я свернул с тропы в лес и шел в сторону лагеря, поедая все, что мог найти, – чернику, малину, жимолость, смородину. С каждой ягодкой у мен прибавлялось сил на два-три шага. Оставшийся путь у меня занял не менее полутора часов.

Когда я увидел наш лагерь, не испытал абсолютно никаких эмоций. Лагерь, просто лагерь. Дымится костер, горячий чай, друзья сидят, ужин готов. Меня не заметили, пытался их напугать громким криком, но получилось скомкано, никто не испугался. Сел на бревно, абсолютно изнеможенный.

– Мешки, водки мне! Выпил, расслабляющее тепло опустилось в руки и ноги. Теперь можно и перекусить. Пока ел, ребята сказали, что уже собирались выходить на мои поиски. Но это уже неважно, я дома. Вечерняя ванна в ручье. Палатка. Сон.