Госэкзамен

Вздыхая так тяжко, как только это вообще возможно, Кузьмёныш застоявшимся жеребёнком переминался на тонких ногах и тоскливо поглядывал в маленькое окошко полуподвала – источник солнечного света и божественных звуков…

– … офсайд, – надрывным дискантом орали во дворе – выплёскивая эмоции, срывая голос и наматывая нервы окружающих на кулак вместе с собственными соплями, – я тебе говорю – офсайд!

Голос был пискляв, авторитетен и яростно-надрывен, как перед хорошей драчкой.

– Рувим, ты с тогошних разов на карточке висишь[14]! – не менее яростно возражал невидимый, но такой же писклявый и яростный оппонент, – Што за манера жидовская – всё через хуцпу решать!

– Сам ты… – послышалась возня, преддверие обыденной мальчишеской драчки, – Нет, Федь, а чево он? Хуцпа! Нашёлся арбитр! Глаза пусть…

– Пепе! – заорал истошно всё тот же дискант, – Пепе, ты скажи – был офсайд, или как?!

Кузьмёныш завозился и завздыхал с совершенно щенячьим поскуливанием, нетерпеливо перебирая босыми ногами и неотрывно глядя то на окошко, то на низкую дверь, ведущую из маленькой полуподвальной квартирки на улицу, представляющуюся ему раем. Он уже там, во дворе…

– А ну цыть! – строго прикрикнула мать, подкалывая где нужно булавками ношеный костюм, отданный мальчишке сердобольными соседями задаром. Кузьмёныш послушно замер, печально обвиснув, и всей своей тощей фигуркой показывая, меру, степень и глубину своего отчаяния.

Во дворе невидимый Пепе, мешая русский с португальским и африкаанс, авторитетно (и пискляво!) решал насчёт офсайда и висенья на карточке. В итоге спор разрешили практически рыцарским поединком на кулачках.

– По сопатке ему! По сопатке! – азартно орали детские голоса, среди которых явственно выделились несколько девчоночьих. Кузьмёныш люто обзавидовался, он готов сейчас даже получить по сопатке, лишь бы вот так, во дворе, с ребятами…

– Под дых лупоглазого! – азартно вопили болеющие за иную сторону, – А-а! Бить не умеешь! Девчонка!

– По уху, по уху ево!

Затем последовал короткий, но очень эмоциональный разбор драчки, в которой не оказалось проигравших, а были одни сплошные победители. Игра возобновилась, и снова послышались звуки босых ног, пинающих мяч, азартные крики и неизбежное…

– А ну пошли отседа, ироды! – дребезжаще ввинтился в игру старушечий сварливый голос из тех, от которых заранее морщишься, предугадывая затяжной лай и позиционное конфликтное противостояние, – Ишь, взяли барску манеру, мячики ногами лупасить! Вот я вас, озорников! Возьму хворостину, и…

– Да што ж ты за зараза такая, Марковна! – послышался грубый, прокуренный мужской голос, и начавшийся было конфликт поколений разом перерос в увлекательную свару по-соседски, – Всё бы тебе свои порядки наводить, да хворостиной размахивать! Тебе б фельдфебелем к Николашке, знатный бы мордобец и тиран вышел бы! Ребятишки спортом, стал быть, занимаются, к етому… к чемпионату квартала готовятся, а ты им мешать? Сгинь, зараза старая!

Склока с лаем понеслась по двору, вовлекая всё новых и новых участников. Как это всегда и бывает, бойцы вспоминали минувшие дни[15], где ядом друг в дружку плевались они.

А потом, как и не было ничего… бумц мячиком и…

– Го-ол!

– Не было! – штопором закрутился в уши голос Рувима, игнорируя пространство и время, – Через руку пошло, по руке! Федя, ну скажи же!

– Ма-ам… – не выдержал Кузьмёныш, выразительно поглядывая на дверь глазами и дыша часто-часто.

– Цыть! – решительно прервала нытьё мать, усталая женщина с натруженными руками прачки и просветлённым лицом Мадонны, – Не мамкай мне!

Вздохнув, Кузьмёныш принялся стойко претерпевать муки примерки жаркого, колючего шерстяного костюма и необходимость стоять неподвижно. Единственная отрада – слушать игру, но и то…

– … вот здесь подошьём, – ввинчивался в уши пронзительный голос тёти Фейги, взявшейся помогать по-соседски и околачивающейся здесь уже второй день. Свободного времени у домохозяйки при хорошо зарабатывающем муже и почти взрослых детях – полным-полнёшенько, и она, скучая бездельем, щедрою рукой тратит его на соседей, не всегда задумываясь об уместности.

– … был гол! – доказывал тем временем дискант, – Был! Федя, скажи им…

– … здесь расставим, и будет у нас не мальчик, а такой сибе пэрсик, шо люди издали будут щурить глаза и говорить: а хто это там прошёл, такой красивый и интеллигентный?!

Мать блаженно улыбалась, кивала и готова была вот так, с булавками во рту, соседкой и разговорами о сыне сидеть вечно! А Кузьмёныш страдал…

Наконец костюм подкололи где надо, местами вместе с Кузьмёнышем, на што тот только шипел тихохонько, потому што надо понимать за женское вдохновение и характер! Вроде как гадость сделали тебе, ан ты и окажешься виноватым. А чего ты… ишь, под руку!

– Ну вот, – выдохнула мать, любовно приглаживая костюмчик на сыне, – хоть сейчас женись!

Сын скривился, но смолчал благоразумно. Необходимость жениться он смутно понимает, потому как это от века заведено и не нами кончится, но напоминать-то зачем?! Фу, девчонки…

– Ма-ам… – проскулил он на грани слышимости.