Госпиталь

– Ох, зануда… Знаешь, что я хорошо из той поездки запомнила – хозяйку нашу, тетю Зосю! Страшная аккуратистка была, все дорожки ракушечником вымостила. Она еще козу держала и каждое утро мне полную кружку молока приносила. Ты все порывался ей заплатить, она – ни в какую. Очень ты ей нравился – одинокий папаша.

– Это с тобой все носились, а меня только поучали.

– А расскажи, как она козу доила, а я подошла!

– Не хочу, ты тысячу раз эту историю слышала.

– Ну не придирайся к словам!

– Это, да, это действительно презабавно было. Она доит козу, а мы на пляж собрались, подходим, ты что-то высматриваешь, а у козы вымя такое пунцовое, набрякшее, как два пальца распухших, и молоко в ведерко так – дзынь, дзынь. А ты вдруг говоришь: «Как у папы…» Ха-ха-ха!

– Ой, ха-ха-ха, держите меня, не могу! Ха-ха-ха!

– Она так на тебя посмотрела…

– Ну что ты замолчал?

– Я ведь не разлуки боюсь, Дашка. Вдруг разрушится важное что-то между нами, оборвется та невидимая ниточка, без которой все уже будет не то, – натянуто, лживо. Я боюсь, что не сможем мы больше так с тобой хохотать, как дураки. Никогда не сможем…

– Почему?

– Да потому, девочка моя, что так беззаботно смеяться можно лишь на Поляне сказок, куда мы с тобой однажды попали и не покидали ее по сей день…

– Папка, милый!

– Отпуск уже заканчивался, уезжать нам завтра, а мне говорят: «Что же вы, в Ялте были, а девочке своей не организовали экскурсию на Поляну сказок». Я думаю, ну какая поляна, в следующем году сходим, а ты, хитрюга, взяла и расплакалась. Стоит моя шоколадная кукла и рыдает такими вот пудовыми слезами…

– Довел ребенка до слез… На кухне посидим или в комнате?

– Где хочешь. Давай на кухне… А тетки жалостливые все в один голос: «Ну как так можно? Ребенок плачет, у вас же еще полдня», – а ты еще громче ревешь. «Ладно, – говорю, – поехали».

К закрытию попали, но успели. Проголодались, а в ларьке, кроме теплого лимонада и «Киевского» торта, ничего и нет – все раскупили. Берем мы с тобой торт с лимонадом и идем на экскурсию. Впереди Дашка в белых с горошинами трусах выхаживает, в одной руке зонтик от солнца…

– Торт на блюдо переложить или из коробки есть будем?

– Что за вопрос, Дашка, конечно, из коробки!.. Следом я, в джинсовых шортах и с «Зенитом» на пузе, чтобы Дашу мою запечатлевать. И у меня, знаешь, с утра было удивительное предчувствие. Час ходили, смотрю: что-то помрачнела моя Даша, не резвится, гномы ей уже не в радость…

– Папуль, чай какой заваривать, с мятой или зеленый с жасмином?

– Черный у нас остался?

– Сейчас гляну…

– Тут я смекаю, что Даша на пляже целую бутылку «Пепси» выдула. Интересуюсь: «Может, тебе по-маленькому надо?» Кивает, и сама несчастная такая…

– Нашла…

– Я без всяких мыслей потрогал твои трусики, не мокренькие ли, а ты вдруг как рассердишься, прямо взрослая женщина. Отчитала меня, говоришь: «Не смей никогда прикасаться без разрешения!» Я просто обомлел. Господи, думаю, такая кроха, а уже настоящая леди.

– В чашках заварим?

– Не ленись, возьми заварник… Говорю: «Даша, я только проверить хотел, все ли в порядке». Вижу, на трусиках пятно расплывается. Я руку приложил – точно, побежал по пальцам детский кипяточек. Не утерпела, моя зайка. Я скорее эти трусики мокрые снимаю, несу тебя под какую-то елку, ты даже присесть не успела, пописала стоя, как мальчик. Я спрашиваю: «Что же ты молчала, Даша, зачем терпела?» А ты отвечаешь сквозь слезки: «Здесь же люди ходят, и туалета нет». Ах ты, мое солнышко, думаю, моя ласточка деликатная, все она уже понимает, как взрослая… А сам говорю: «Не переживай, походишь голышом, пока трусики не обсохнут».

– Большие чашки доставать?

– Угу… Там уже все разошлись, никого из посетителей не осталось. Я тогда с тобой целую пленку отщелкал. Надо сказать, позировала ты исключительно. И откуда это в трехлетнем ребенке было?

– Тебе заварки сколько наливать, до половины?

– Не торопись, дай настояться… Волка этого деревянного оседлала – просто как амазонка, на Буратино так естественно ручку забросила – прелесть. Знаешь, есть дети, которых нипочем не заставишь работать перед камерой, а ты все на лету схватывала, с полунамека. Скажешь: «Дашенька, веди себя раскованней, больше свободы». Ты так станешь бочком, за травинкой грациозно нагнешься. Но самый коронный, я считаю, кадр, когда ты на пеньке, назад чуть откинулась и хохочешь… Отсняли пленку, и тут я, балбес, вспоминаю, что мы же еще торт не пробовали. А пенек наш чем не стол? «Ну, принцесса, – говорю, – будем с тобой сейчас пировать». Достаю коробку, две бутылки с лимонадом. У нас ни ложек, ни стаканов. Пили из бутылок, а торт этот руками ели. Я на часы смотрю – возвращаться пора, кладу остатки торта в кулек, трусики твои пострадавшие тебе протягиваю, говорю: «Надевай, они уже обсохли». Идем обратно, вдруг ты вскрикиваешь: «Ай, папа, меня кто-то за писю укусил!» Что такое, думаю, может, муравей заполз или оса, не дай Бог. Я, признаться, испугался. Мало ли, мазнул ребенок случайно липкой рукой, оса на сладкое и прилетела, и ладно бы в другое место ужалила, а то в самое нежное. Развожу тебе ножки…