Лидочка не знала, что и делать, утеплила банку дополнительным количеством ваты, обтерла ухо борным спиртом. В шкафу Лидочка отыскала специальную лампу и погрела ухо синим светом. Она так увлеклась, что чуть не прозевала выход на работу.
Опасаясь встречи с бывшим владельцем, Лидочка поймала машину. В ателье она вошла перевозбужденной, как ребенок, который принес домой котенка, а родители позволили его оставить.
Ни о чем другом, кроме таинственного уха, Лидочка и думать не могла. Она вспоминала тепло беззащитного тельца, чувство благодарности за ее, Лидочкину, заботу и счастливо ежилась. Иногда воображение рисовало лицо страшного незнакомца, и тогда Лидочка вздрагивала.
Во время обеденного перерыва, когда Лидочка наблюдала за жующими рожами, тревожная мысль пронзила ее: она не накормила ухо. Да и как, если у него нет рта? И чем его кормить? Она еле высидела до конца рабочего дня и понеслась домой.
Уху сделалось хуже. Обильно выделилась ушная сера, оно не контактировало с Лидочкой, а изредка тихо постанывало.
На всякий случай Лидочка налила в блюдечко теплого молока и положила ухо на край блюдца. Ухо не притронулось к молоку.
Ближе к полуночи встрепенулся беззвучный телефон.
– Я найду тебя, я почти нашел тебя! – завывал размазанный в пространстве голос, утопая в электрошумах.
Никогда раньше Лидочка не знала такой бессонной ночи. Она периодически вскакивала с кровати и подбегала смотреть, что с ухом. Ухо только похрипывало и на любые манипуляции отвечало слабовыраженной реакцией. Лидочка попеременно закапывала в него то борный спирт, то молоко.
Утром Лидочка не вышла на работу, отпросившись с риском для карьеры. Чутье подсказывало ей, что если с ухом что-нибудь случится, никакой карьеры не будет вообще.
Лидочка пролистала в медицинском справочнике раздел ушных болезней. В качестве последнего средства она собиралась растолочь таблетку антибиотика и порошок всыпать в ухо, а еще лучше – сделать инъекцию. У себя Лидочка ничего подходящего не нашла, а бежать в аптеку не решилась: незнакомец мог рыскать где-то рядом.
Лидочка спустилась на два этажа к соседке. У той невестка работала фельдшерицей, и, кроме этого, у них недавно родилась внучка, и Лидочка надеялась, что они запаслись детскими лекарствами. Нашлась только одна ампулка. Соседка пообещала поднести еще чего-нибудь вечером, когда невестка вернется из больницы.
От инъекции в четверть кубика ухо вспучило. Оно полиловело и почти не подавало признаков жизни. Через пару часов синева сошла, и ухо приобрело перламутровый оттенок. Лидочке показалось, что уху полегчало, ибо стоны прекратились. Она прилегла вздремнуть и проснулась поздно вечером. Лидочка сразу подскочила к столу и потрогала ухо. Оно было холодным и окостеневшим.
«Сдохло, – поняла Лидочка, – недоглядела…», – и жуткие предчувствия сковали ее душу. Трупик уха на вате, зеленоватый свет лампы, мелкий снежок за окном сводили с ума. Донесся скрежет лифта, остановившегося на ее этаже. В дверь позвонили, и Лидочка вздохнула – соседка принесла лекарство напрасно.
Лидочка открыла дверь и жарко обмерла. На пороге стоял страшный владелец уха. Голову его облегал черный капюшон, из-под которого выглядывало синее лицо. Он захлопнул за собой дверь, и Лидочку скрючило от ужаса. Он прошагал в комнату, Лидочка ползком за ним, взял в руку мертвое ухо и оглянулся на Лидочку. Его глаза излучали запредельную злобу. Черты лица исказились, а в горле кроваво булькнуло. Он потянулся к Лидочке.
Она закричала истошным внутренним криком, настолько громким, что, прозвучав вживую, он всполошил бы весь микрорайон. Ее собственный крик разорвал Лидочке сердце, и она на миг умерла. Потом она ожила снова. Прежняя Лидочка, Лидочка Большая, валялась бездыханной. У Лидочки Новой, Лидочки Маленькой, не было ни рук, ни ног, ни глаз, ни желудка, ни сердца. Только изогнутое вареникообразное гладкое тельце с загнутыми краями, копеечной воронкой посередине и мягким плавничковым основанием, которое протыкал золотой крюк. Мир новых восприятий открылся Лидочке, но, прежде чем забылись старые, Лидочка, осознав, что с ней произошло, напоследок извергла жуткие человеческие проклятия. Затем Лидочкины мысли приняли иной оборот, соответствующий ее новой сути.
Человек приподнял труп за голову и резким движением, каким выдергивают из грядки морковку, отделил ухо от черепа. Откинув капюшон, человек стал перед зеркалом в профиль. Некоторое время он изучал место, где у него отсутствовало ухо, после высморкался на палец, смазал кожную пустоту и, примерившись, ловко насадил ухо. Несколько минут он придерживал его рукой, пока ухо не взялось. Тогда человек накинул капюшон, переступил через мертвое тело Лидочки и ушел в неведомом направлении.
Элгхаш
– Держись! – Сосед слева навалился на руль и крутанул от души.
Машину подбросило на повороте. Я нашарил ремень безопасности, полоснул взглядом по зеркалу. Всадник на лихом коне преследовал нас, вскинув руку с карабином. Повинуясь инстинкту, я втянул голову в плечи.
– Пневматик, – сквозь зубы сказал водитель, – не жмись…