Господь

Иисус ушел в пустыню, преисполненный Духом, ведомый небывалым сознанием посланничества и силы. Он постится. Что означает не вынужденное лишение, а принятый с внутренней готовностью пост, пусть нам скажут учителя духовной жизни. Теперь и врачи и воспитатели стали более осведомленными в этой области. Сначала ощущается только недостаток в пище; потом желание пищи исчезает и больше не появляется в течение многих дней, в зависимости от силы и чистоты натуры постящегося. Когда тело не получает никакой пищи, оно живет за счет себя самого, но когда это самосожжение затрагивает уже важнейшие органы, пробуждается дикий, стихийный голод, и тогда уже жизнь находится в опасности: это и есть то «алка-ние», о котором говорится по поводу Иисуса.

Вместе с тем во время поста происходят какие-то внутренние процессы. «Тело как бы взрыхляется». Дух становится более свободным. Все высвобождается, становится легче. Тяжесть и неудобность, вызываемое весом, ощущаются меньше. Границы реальности приходят в движение, пространство возможного расширяется... Дух становится более восприимчивым, совесть более зрячей, более тонкой и мощной. Усиливается чувство, располагающее к духовным решениям...

Предохранительные устройства, защищающие человека от тайных и опасных сторон природного бытия, от угрожающей близости того, что находится под, над или рядом с человеческим существованием, разлаживаются. Внутреннее предстает как бы без оболочки, открытым воздействию других сил... Сознание духовной мощи растет, и резко возрастает опасность лишиться способности ясно видеть меру отведенного нам, границы собственного конечного бытия, его ценности и возможностей, - опасность самопревознесения, магии, кружения в воздухе... В особенности, если все это переживает религиозно очень одаренный человек; тогда возможны кризисы, при которых дух ставится перед крайними решениями и подвергается великим опасностям.

В это мгновение и происходит искушение со стороны того, кто в Иисусе узнал своего великого противника.

Как выражено это искушение! Сколько неясного, возбуждающего содержится уже в словах «Если Ты Сын Божий»! Это напоминает нам то искушение, которому подвергся первый человек: «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Быт 3.1). «Подлинно ли... ни от какого дерева» - ведь отсюда и произошла адская неясность, отравляющая всякую простоту доверия и послушания. Полусвет, искажающий все, - он хуже откровенной лжи. Здесь происходит то же самое, нечто гораздо более опасное для духа, стоящего на границе человеческих возможностей, чем прямое нападение... «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Голод призывается в союзники; ощущение силы, способной творить чудеса, и сознание Божиего сынов-ства ставятся под сомнение и именно этим растравляются. Алчность должна вырваться наружу и захватить в свои руки чудотворную силу, обязанную служить только Божией задаче. Все должно быть увлечено от чистого служения воле Отца в дебри заблуждения.

Но алчность не проявляется - даже в своей противоположности, в насильственном подавлении желания. Ответ Иисуса дышит спокойствием и свободой:

«Не хлебом одним жив человек»! Человек действительно жив хлебом - так должно быть. Но не только им. Еще нужнее для жизни хлеб «слова, исходящего из уст Божиих». Его он должен желать прежде всего. Искушение отскакивает от этой совершенной внутренней свободы. Позже Иисус стоит на крыле храма, видит разверзающуюся бездну, кишащую внизу толпу - и опять: «Если Ты Сын Божий...» Будоражащее, головокружительное искушение: «Бросься вниз!» Но эта убийственная опасность прикрывается благочестивыми словами: Ибо написано: «Ангелам Своим заповедает о Тебе и на руках понесут Тебя». Удар рассчитан с предельной точностью; он приходится как раз туда, где для человека, ставшего неуверенным из-за греха, соблазн должен стать смертельным: внутренний мир плывет, он освобожден от весомости после долгого поста, возможное и невозможное теряют четкость очертаний; воображение требует необычайного, поражающего. К этому прибавляется притяжение бездны. Да и кто не ощущал нечто подобное, стоя на высоте и видя перед собой разверзающуюся пропасть? Не попробовать ли? Не соскользнет ли нога? О, это искушение самим падением, завуалированное упоминанием обещанной охраны! Оно помутило бы-сознание всякого, кто лишен предельно чуткой бдительности. Но здесь сохраняется эта бдительность, и - искушение опять отскакивает. «Написано также» - и какая высокая свобода выражается в том, что это не просто отпор, который означал бы еще некую связанность, но ответ, порожденный чистотой самого сердца и утверждающий общий для всех долг. «Не искушай Господа Бога Твоего».