Господь да благословит решение мое ( Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)

Воейков весьма скептически отзывался о руководстве великого князя: "Великий князь, будучи неуравновешенным, поддавался впечатлениям минуты; никогда не имея определенного плана действий, он, под влиянием многочисленных советчиков, нередко отдавал, как говорят французы, " ordre " (приказ), " centre ordre " (отмена), тем самым создавал " desordre " (путаница). Особенно много жалоб поступало на его распоряжения по эвакуации Царства Польского. Несмотря на неоднократные обращения по этому поводу Совета Министров к штабу Верховного Главнокомандующего, продолжалось полнейшее разграбление нашими отступавшими войсками мирного населения, разгром богатейших усадеб с историческими дворцами и совершенно ненужные выселения местных жителей, приводившие польский край к полному разорению и к наводнению центральных губерний России насильно эвакуируемыми из черты оседлости евреями"{75}.

Дороги были забиты беженцами, брошенными на произвол судьбы, среди них началась эпидемия тифа. Ставка более не контролировала ситуацию. Одного удара германских частей по русской дивизии было достаточно, чтобы обратить в бегство целую армию.

Керсновский, рисуя сложившуюся летом 1915 года картину, пишет: "В результате всех неудач Ставка потеряла дух. Растерявшись, она стала принимать решения явно несообразные. Одно из них - непродуманная эвакуация населения западных областей вглубь России - стоило стране сотен тысяч жизней и превратило военную неудачу в сильнейшее народное бедствие. Ставка надеялась этим мероприятием "создать атмосферу 1812 года", но добилась как раз противоположных результатов. По дорогам Литвы и Полесья потянулись бесконечными вереницами таборы сорванных с насиженных мест, доведенных до отчаяния, людей. Они загромождали и забивали редкие здесь дороги, смешивались с войсками, деморализуя их и внося беспорядок. Ставка не отдавала себе отчета в том, что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит позаботиться и об их пропитании. Организации Красного Креста и земско-городские союзы спасли от верной смерти сотни тысячи этих несчастных. Множество, особенно детей, погибло от холеры и тифа. Уцелевших, превращенных в деклассированный пролетариат, везли вглубь России. Один из источников пополнения Красной гвардии был готов. Прежнее упорство - "Ни шагу назад!" - сменилось сразу другой крайностью - отступать, куда глаза глядят. Великий князь не надеялся больше остановить врага западнее Днепра. Ставка предписывала сооружать позиции за Тулой и Курском. Аппарат Ставки стал давать перебои. В конце июля стало замечаться, а в середине августа и окончательно выяснилось, что она не в силах больше управлять событиями. В грандиозном отступлении чувствовалось отсутствие руководящей идеи. Войска были предоставлены самим себе. Они все время несли огромные потери и в значительной мере утратили стойкость. Врагу были оставлены важнейшие рокадные линии театра войны, первостепенные железнодорожные узлы: Ковель, Барановичи, Лида, Лунинец. На Россию надвинулась военная катастрофа, но катастрофу эту предотвратил ее Царь"{76}.

Один из очевидцев тех событий писал уже в эмиграции в 1941 году: "Для объяснения обстоятельств, при которых Императору пришлось самому принять общее командование армией, мы позволим себе сделать некоторое отступление. После нанесения удара макензеновской фалангой 3-й армии под Горлицей, русские войска, начиная с весны 1915 г. до самой осени 1915г., находились в полном, беспорядочном отступлении. В результате чего враг проник далеко вглубь коренной русской земли, захватил лучшие мощные железнодорожные магистрали и богатейшие области, штабы растерялись, и руководство армиями расстроилось. Получилось полное впечатление краха. Армия, преследуемая энергичным противником, не отступала, а бежала, бросая по дороге материальную часть и огромные склады продовольствия и фуража, взрывая форты сильнейших крепостей и оставляя без одного выстрела прекрасно укрепленные позиции. Штабы давали только один приказ: "назад и как можно скорее и дальше назад". Нужно было какое-то крупное решение. И вот в этот момент Государь принял на Себя всю ответственность за дальнейшую судьбу Отечества"{77}. Император Николай II не мог спокойно смотреть на то, что происходит с его горячо любимой армией. Он понимал, что великий князь не справляется с возложенной на него задачей.

Надо сказать, что это было очевидно не только императору. Это понимали многие военные, это понимали многие члены правительства, а также и сам великий князь. "Бедный Н., - писал Николай II императрице Александре Федоровне в письме от 11 мая 1915 года, - плакал в моем кабинете и даже спросил, не хочу ли я его заменить более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он все принимался меня благодарить за то, что мое присутствие успокаивало его лично".{78}