Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)

Полковник Сергеевский пишет по этому поводу: "Все три главнокомандующих (генералы Эверт, Куропаткин и Брусилов) протестовали против плана Алексеева, хотя и в разном смысле. Первые двое не считали возможным наступать (они не могли решиться на это и за все время Русско-японской войны). Генерал Брусилов, только что назначенный главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, пламенно настаивал, чтобы и его фронт участвовал в общих усилиях в намеченном генеральном сражении. Государь утвердил план Алексеева, но и предложение генерала Брусилова принял(выделено мной - П.М.), однако, с оговоркой, что фронт его никаких добавочных сил, артиллерийских запасов не получит. Действия Юго-Западного фронта, таким образом, должны были быть только демонстративными - для отвлечения внимания и, может быть, и сил противника на юг, и начаться они должны были на две недели раньше нанесения главного удара".

Сергеевский ясно показывает, что Брусилов был не согласен с планом Алексеева, и что именно Государь, в конечном счете, утвердил как общий план Алексеева, так и частный план Брусилова. Из слов другого генерала Головина также видно, что генерал Алексеев был не согласен с планом Брусилова. "Генерал Алексеев настаивает на том, что главный удар должен быть произведен на нашем Западном фронте"{295}. Таким образом, окончательное утверждение плана Брусилова, тем не менее, принадлежало Николаю II. Результатом совещания была царская директива, доведенная до командования Алексеевым: "Государь Император, утвердив 11-го апреля журнал совещания, состоявшегося 1 апреля под личным председательством Его Величества, повелел: 1) Общая цель предстоящих действий наших армий - переход в наступление и атака германо-австрийских войск. 2) Главный удар будут наносить армии Западного фронта. Армии Северного и Юго-Западного оказывают содействие, нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью".{296}

Конечно, из этого не следует, что Николай II сделал это только на основе своего личного мнения. Безусловно, он долго и обстоятельно обсуждал накануне этот план с генералом Алексеевым. План Брусилова был рискованным, но в то же время имел свои несомненные преимущества и мог способствовать общему успеху. Поэтому ему и была предоставлена возможность его привести в жизнь. Ни Деникину, ни Брусилову, ни многочисленным историкам не приходит в голову, что, будучи самодержавным монархом, обладавшим неограниченной властью, и Верховным Главнокомандующим всеми вооруженными силами империи, Царь, если бы хотел создать о себе мнение "великого полководца", мог бы все то, что говорил и считал генерал Алексеев, говорить от своего имени. Тогда бы в воспоминаниях генералов мы бы читали: "Алексеев молчал, а все обсуждал и утверждал Царь". Но Николай II не искал чужой славы и дешевой популярности. Он давал говорить генералу Алексееву, который был военным специалистом и, который, по мнению Государя, имел большее право высказываться по стратегическим вопросам, чем он. "Внешность обманчива, писал Мелыунов, - высказываться на совещаниях Царю отчасти мешала его застенчивость ("проклятая застенчивость" - писал он жене), и, по существу, впечатления Брусилова в корне противоречат тому, что сам Царь говорил в личных письмах - здесь он называл свою работу с Алексеевым "захватывающе интересной""{297}.

Тем не менее, мнение Императора Николая II, как Верховного Главнокомандующего, было решающим. Интересно, что и в данном случае генерал Н.И. Иванов, категорически не согласный с планом Брусилова, пошел с просьбой его отменить не к Алексееву, а к Николаю II. "К Государю подошел генерал-адъютант Иванов и со слезами стал умолять Его Величество отменить только что вынесенное постановление и не отдавать войск, которыми он командовал с начала войны, на убой генералу Брусилову" (Сергеевский); "Генерал Иванов после окончания совета пошел к Государю и со слезами на глазах умолял его не допустить Брусилова, так как войска переутомлены и все кончится катастрофой. Царь отказался менять планы" (Деникин).