«А дело в том, – подумал отец Хэнди, – что я несвободен; я частица большой системы – последнее звено цепи, которое ходит ходуном, приплясывает и гоношится, когда всю цепь дергают там, вверху, на другом конце. Мы веруем, сам знаешь, что на том конце обретается Нездешнее, коего смутные распоряжения мы честно стараемся понять и выполнить, ибо верим – знаем! – что его хотения не просто непреложны, но и справедливы».
– Мы не рабы, – произнес он вслух. – Хотя все мы – слуги. Мы вольны оставить службу. И ты – тоже. Даже я мог бы покинуть свой пост, если бы посчитал нужным. – «Но этого не сделаю – давным-давно принял окончательное решение и связал себя самого тайной клятвой». – Вот ты, зачем ты здесь работаешь?
Тибор ответил с осторожностью:
– Ну, потому что вы мне платите.
– Плачу, но не принуждаю.
– Есть-то надо. Какой я никакой, а пищу потребляю.
Отец Хэнди произнес приподнятым тоном:
– Нам ведомо, что ты мог бы без труда найти работу – где угодно и какую угодно. Твоим талантам всюду найдется применение, даром что ты… увечный.
– Дрезденская оратория, – вдруг произнес Тибор.
– А? Что? – растерялся священник.
– Как-нибудь, – сказал Тибор, – подключите генератор к электронному органу, я сыграю вам ее, и вы ее узнаете. Дрезденская оратория, она поднимает дух. Она указует горе. Туда, в высь небесную, откель вас взашей выгнали.
– О, совсем не так! – запротестовал отец Хэнди.
– О, совсем так! – ядовито возразил Тибор, и его исхудалое лицо пошло морщинами от разом закипевшей ярости, ибо дело касалось кровных его убеждений. – Пусть оно и «доброе», это ваше милосердное могущество. Все равно оно
– Нет, речь идет о завершающей части фрески. Уже сделанное – великолепно. Мы послали цветные снимки на тридцатимиллиметровой пленке. От них пришли в восторг. Ну, сам знаешь кто – Попечители Церкви.
Тибор задумчиво произнес:
– Чудеса! Можно добыть цветную пленку, можно где-то проявить ее… А вот газет больше нет и в помине.
– Велика беда! Слушай радио – последние новости передают в шесть вечера, – наставительно сказал отец Хэнди. – Вещают из Солт-Лейк-Сити.
Он уповал, что Тибор подхватит разговор. Но ответной реплики не последовало. Человек-обрубок помалкивал и сосредоточенно пил кофе.
Тогда отец Хэнди спросил:
– Знаешь, какое самое древнее слово в современном английском языке?
– Нет, – коротко отозвался Тибор.
– Могущество, – торжественно произнес отец Хэнди. – Ему соответствует немецкое слово «macht» [2]. Однако слово «могущество» восходит даже не к прагерманскому. Его происхождение еще древнее – от хеттского языка!
– Гм, гм.
– Исходное слово –
Тут отец Хэнди опять сделал паузу, чтобы Тибор поддержал разговор. Не дождавшись ответной реплики, он вдруг пропел двустишье из моцартовой «Волшебной флейты»:
– «Что ж приумолкла ты? Пристало женщинам болтать, мужчинам же – делами заниматься!»
Тибор угрюмо отозвался:
– А разве это не вы болтаете?
– Что ж, я лясы точу, а делами заниматься предстоит тебе, – вздохнул отец Хэнди. – Что-то я хотел сказать… Ах да, баран!
На пятиакровом пастбище, за церковью, паслись шесть его овец.
– Вчера Теодор Бентон одолжил барана для моих овечек, – сказал отец Хэнди. – Баран староват, с седой бородкой… Ну так вот, прибежала собака, этот рыжий ирландский сеттер Йейтса, и попробовала напасть на стадо. Да ты видел этого сеттера – он что ни день гоняет моих овец.
Калека неожиданно заинтересовался и поднял голову:
– Ну и что баран?
– Собака пять раз приближалась к стаду. И пять раз баран начинал медленно-медленно двигаться в сторону собаки, оставляя стадо за своей спиной. Собака, разумеется, тут же останавливалась, когда замечала, что баран направляется к ней. Ей не хотелось познакомиться с его рогами. А баран тоже останавливался – и делал вид, что пасется. – Отец Хэнди улыбнулся, припоминая эту сцену. – Что за умница старик! Я видел, как он пасется, а один глаз косит на собаку. Собака то лает, то скулит, а он знай себе пощипывает травку. Тут собака начинает опять красться к овцам. Баран начеку и двигается в ее сторону. Собака останавливается… Но в последний раз собака применила другую тактику – ринулась вперед бегом. И оказалась между бараном и овцами.
– И стадо начало удирать?
– Да. А собака – ну, ты сам знаешь их повадки, они это умеют – валит овцу, а потом убивает ее или калечит и первым делом полосует ей брюхо, выворачивает внутренности. – Отец Хэнди помолчал. – Ну так вот, про этого барана. Он очень старый. Он не мог догнать собаку и заступиться за овец. Он просто повернулся и смотрел на происходящее.
Оба собеседника какое-то время задумчиво молчали.
– А способны ли они думать? – спросил Тибор. – Я имею в виду баранов.
– Понятия не имею. Зато знаю, о чем думал я. Хотел бежать за ружьем. Чтоб убить собаку. Я должен был ее убить.