Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Однажды Ольга как всегда открыла шкаф в присутствии часового и к ужасу своему увидела, что на одной пачке печать немного отошла. Чай сразу исследовали в кремлёвской лаборатории — яда не оказалось, но Ольга угодила на Лубянку. Ещё она рассказывала нам об электромонтёре, который чинил электроприборы в квартире Сталина. Его арестовали из-за короткого замыкания. Благодаря Ольге пожара не случилось, но она обвинялась и в попытке отравить Сталина, и в пожаре. Не знаю, что с Ольгой было дальше. Удивительно, эта женщина и в тюрьме  не переставала восхищаться тираном.

Пора, видимо, рассказать о мнимой шпионской деятельности Куусинена. Я часто думала, в чём причина недоверия к нему, и решила, что дело в дружбе моего мужа и Хеллы Вуолийоки. Хелла часто приезжала по делам в Москву и всегда бывала у своего старого друга Куусинена. Хелла, знавшая много языков, в 20-е годы устраивала в Хельсинки приёмы, там бывало много иностранцев, дипломаты из разных стран. Правда, салон Хеллы особой популярностью не пользовался, в основном из-за того, что там бывали советские дипломаты. В городе его называли «шпионским салоном».

Я ещё в Хельсинки слышала, что Хелла Вуолийоки была связана с тайными спецслужбами Англии. В Москве, помню, она рассказывала, что Трилиссер[162], начальник советской разведслужбы по странам Скандинавии, часто у неё бывал, что была у них условленная встреча и в Берлине. Ещё помню, как Хелла пришла к Отто с британским офицером и звонила от нас Трилиссеру, чтобы договориться о встрече. Понемногу мне стало ясно, что обвинение было выдвинуто против Отто отчасти из-за его дружбы с Хеллой и Трилиссером. Но на допросах я не позволяла себе об этом думать, чтобы нечаянно не проговориться. Я никогда не упоминала и о дружбе Отто с сестрой Хеллы — Салме Пеккала. Я уже говорила, что в 1920 году в Хельсинки познакомилась с сёстрами и что Салме собиралась тогда в Лондон с секретным заданием. Три года спустя Отто сказал, что виделся с Салме, ей удалось завязать в Лондоне важные контакты: «Она там справляется хорошо». Позже Салме развелась с Пеккала и вышла замуж за британского коммуниста Р. Палма Датта[163], которого я встречала в Коминтерне.

В конце 20-х годов, точнее не помню, когда я однажды вернулась с работы, Отто принимал у себя в кабинете незнакомую женщину. Она говорила по-английски, переводил библиотекарь Коминтерна Аллан Валлениус (Отто английского не знал). Когда гости ушли, Отто сказал, что англичанку зовут Мэри Петерс (Родес Муурхаус), это подруга Салме. Салме хотела поженить Мэри и Эйно Пеккала, и позднее они действительно поженились. Об англичанке Отто говорил уклончиво, зачем она приходила, я так и не узнала.

Эти встречи с Хеллой Вуолийоки, Салме Пеккала и Мэри Петерс в горячечном воображении людей из НКВД превратились в шпионскую деятельность Отто в пользу Англии. Я, конечно, ни секунды не сомневалась, что Отто действовал только на благо Коминтерна и советского правительства.

Когда я снова была под следствием в 1950 году, однажды утром на Лубянке меня привели к генералу. Он на меня покосился, сказал: «В 1938 году вам удалось спасти вашего мужа. Но на этот раз никто не в силах ему помочь, теперь я имею все основания считать его британским шпионом, мы даже знаем, кто его завербовал — госпожа София Штерн! Вы с ней знакомы?» — «Нет, — ответила я, — даже никогда не слышала этого имени».

Но потом я вспомнила эту женщину. Как-то раз в 1920 году я шла по улице Булеварди в Хельсинки и встретила Хеллу Вуолийоки с изысканно одетой брюнеткой, видимо иностранкой. Позже, в Москве, я заговорила с Отто об этой встрече, и он рассказал, что примерно в то же время познакомился с этой иностранкой, он тогда несколько дней скрывался в Хельсинки у Вуолийоки. Звали ту женщину София Штерн, её послал с секретным заданием в Хельсинки генерал Деникин[164]. Откуда стало ГПУ известно о встрече Отто и Штерн — тайна, в которую мне так и не удалось проникнуть. И эта незначительная подробность была извлечена из архивов ГПУ в 1950 году, спустя тридцать лет!

Очень редко и лишь случайно заключённые могли узнать друг о друге. Однажды в 1938 году я услышала, что в Лефортово сидят два американца, Джо и Степан (видимо, переделанное на украинский лад имя Stephen). Эти молодые американцы утром забирались к маленькому оконцу под самым потолком камеры, спрашивали, жива ли я. И мы с ними по-английски обменивались новостями. Этих двоих я не видела ни разу, но подружилась с ними. Когда они исчезли, я долго тосковала.

Заключение в Лефортово было уже само по себе невыносимо, но хуже всего тесная одиночная камера, в которой через крошечное отверстие под потолком слышны были отчаянные крики, а иногда и обычные голоса. Многие обитатели одиночек пытались покончить с собой. Но это было нелегко — в камере совершенно голые и гладкие стены и надзиратели днём и ночью следили за заключёнными в дверной глазок. Многие в одиночках сходили с ума. Следователь раз сказал мне на допросе: «Просто удивительно, что вы до сих пор не сошли с ума, как многие другие».