Господь — Пастырь мой

— Розанов — покаянный тип. Умный, чувствует слово. Написал мне одно такое письмо, которым возмутилась. И смердяковщина была в нем. Какая-то мыслительная машина. Переписку с ним отвезла к Горькому на хранение.

— Катаева не люблю. Не писатель, а описыватель. Обнажается. И тем противнее, чем больше обнажается.

— Чехов — как подсолнух: не оторвешься, но всегда можно прекратить. Об этом писала еще в 18 лет.

Анастасия Ивановна критически и с большим юмором относилась и к самой себе. Она не любила фотографироваться в профиль: «Профиль у меня — как у одной собаки». Возвратившись из Коктебеля, сказала: «Прибавилось во мне 3,5 кг старушечьего мяса. Будет из чего худеть». В ее тесной комнатке в коммуналке на ул. Горького не было зеркала. На чье-то удивление сказала: «Причесываюсь наизусть».

Анастасия Ивановна имела дар радоваться чужой радости, таланту ближнего — больше, чем своему.

Когда она впервые услышала голос Анны Герман, была покорена его грацией. Она писала Анне о неповторимости тембра ее голоса; в нем душа певицы, ее индивидуальность со всем таинственным, единожды пришедшим на землю.

«Ваш тембр струит на нас неповторимость Вашей душевной грации. Каждый изгиб интонаций Ваших радует сердце и восхищает ум — так пленительно и увлекательно Ваше пение. Я знаю, что Вы испытали, через что прошли. Тем драгоценнее Ваше возвращение в нашу жизнь, вторичное сияние Вашего голоса в наших залах, где, казалось, он мог смолкнуть навеки. Ваш голос — отмеченный особой судьбой, особым благоволением к Вам Провидения, я это ощущаю в каждой песне Вашей, в каждой улыбке Вашего грациозного репертуара. Я благодарю за Вас судьбу.

Да хранит Бог здоровье Ваше, героически выстраданное, и да будут долги и светлы годы жизни. Мне 80 лет. Пойте до моих лет, по крайней мере, может быть, до 90».

Когда-то Анастасия Ивановна ходила на каждый концерт замечательной камерной певицы Зои Лодий, теперь она старалась не пропускать концерты Анны Герман, которая часто приезжала на гастроли в нашу страну.

Жизнь Анастасии Ивановны была настолько просторной, что в нее вместилось очень много людей, это была жизнь глубокая, Божия. Люди часто приходили к ней с литературными интересами, а уходили верующими людьми. Она сумела уже в двадцать восемь лет отдать себя Богу, поставить Его на первое место в своей жизни. Отсюда, наверное, в ней была решимость всегда стоять за самое высокое в самой себе и в других людях. Она сияла и сияет в нашей жизни своей Любовью, своей радостью и милосердием, своим неповторимым талантом. И этому сиянию не будет конца.

Пастырь любви

В сентябре 1998 года я был приглашен посетить Лондонский приход, где служил митрополит Антоний Сурожский.

В соборе Успения Божией Матери и Всех Святых должна была совершаться служба Воздвижения Креста Господня. Собор находится в квартале Эннисмор Гарденс, в ста метрах от Гайд–парка. Я вошел в алтарь, где готовились к службе иподиаконы и диаконы. И вот совсем неожиданно появился владыка Антоний в сером подряснике. Он тихо вошел левой боковой дверью, подошел к месту, где лежали священнические одежды и начал сам облачаться. Это было необычно, потому что архиереям в этом всегда помогают иподиаконы.

Потом он подошел ко мне и благословил. Началась служба.

Меня удивило то, как молится владыка. Было впечатление, что он обращается к Тому, Кто находится перед ним и молится всеми силами жизни, которые в нем были. Молитва в нем жила, горела. Я почувствовал, что он близок Богу, что он умеет творить молитву предстательства о всех тех, кого Бог ему дал. Он был поистине человеком молитвы.

Такое живое общение с Богом я видел однажды в алтаре сельского храма в Ярославской области на службе архимандрита Павла (Груздева), старца, который много пострадал во время гонений на Церковь. Святые Дары были уже освящены, и отец Павел, наклонив голову и протянув ладони к ним, молился о ком-то: «Ты видишь его. Ты знаешь его нужду, помоги ему.. Ты ведь всех любишь». Впечатление было такое, что он реально видит Того, к Кому обращается. Такая молитва была предношением этого батюшки перед лицом Божиим. Он в этот момент все забыл и живым светильником стоял перед Богом.

«То, как служил владыка, — говорила сестра прихода Марина Безменова, — потрясало всех. Это было истинное предстояние перед Богом, полное погружение в совершаемое таинство. Голос его сохранял силу, и слова молитвы чеканились и западали в душу, заставляя тут же собраться, сосредоточиться,"житейское отложить попечение"».

Во время Евхаристии владыка опирался на посох — физически он начал слабеть. Но дух его был бодр.

По окончании службы мы остались вдвоем в алтаре — побеседовать. Владыка не сел, а стоя говорил со мной, расспрашивая о жизни моего прихода в Латвии. Он в 70–е годы побывал в Риге, встречался с митрополитом Леонидом.

— Может быть, Вам непривычно, что у нас здесь в храме бедно и просто.