Господь, прибежище мое… Мой путь к Богу

«Скорая помощь» приехала быстро, врач осмотрел мамину руку и увез маму в больницу. А еще через час приехала санитарная машина с санитарами, парогенератором и с большим пульверизатором-распылителем. Мясо – говядину – сожгли, а свинину не тронули, нас пожалели, сказали: «Если вы ели и не отравились, то ешьте, иначе, чем же вы будете питаться, пока мамы не будет». Папе сказали, что им приказано сжечь нашу хату, и что нам в Новотроицке дом выделили и дали три дня, чтобы переехать. Оказывается, у нашей телочки была сибирская язва – болезнь опасная и неизлечимая, сыворотки тогда еще не нашли для нее. Нас, детей, было шестеро, старшей четырнадцать лет, а младшей – пять месяцев от роду.

Папа собрал всех нас, детей, в дом и заперся там с нами, чтобы дом не сожгли, а санитарам заявил: «Без жены переезжать не буду, у меня одна рука, а дети малые». Санитары залили дезинфицирующим раствором посуду и полы, а одежду и постели пропарили. Мы тогда долго сушили перины и одежду. В хлеву, где коровы стояли, санитары сломали помост и сожгли его, а землю с кровью вывезли.

Трудно нам жилось без мамы – все заботы по дому и по хозяйству легли на наши детские плечи, да еще маленькая пятимесячная сестра. Мы дежурили каждая по неделе, не ходили в школу, а потом папа сказал, что Валя и Нина старшие, они не должны пропускать занятия, им тяжелее догонять пропущенный материал. И на хозяйстве осталась я.

У нас была корова с теленком, овцы, козы с козлятами, куры с цыплятами, утки с утятами, гуси с гусятами, свинья с поросятами, кролики с крольчатами, собаки, кошки с котятами и голуби. Всех их надо было накормить-напоить, а корову еще и подоить.

Корова у нас была с норовом, доить себя она не позволяла никому, кроме мамы, она бодалась и лягалась. Мы с папой привязывали ее за рога к яслям, ноги спутывали, и только так я могла ее доить. Так продолжалось недели две до одного происшествия, после которого корова стала смирной. Пришла я как-то раз ее кормить, принесла сено в мешке и зашла к ней в загон. Высыпаю из мешка сено, а корова подбежала ко мне и подняла меня на рога за платье. Платье разорвалось, я упала на землю, вскочила на ноги и выбежала из стойла. Я плакала от страха, потом схватила палку и стала бить ее по рогам, приговаривая: «Я тебя кормлю, пою, дою, а мамы еще долго не будет, я папе расскажу, что ты бьешься, отправит он тебя на бойню на мясо». На следующий день захожу в хлев, а она мычит и показывает головой, что разрешает себя погладить, как мама ее гладила, когда приходила доить. Я боялась, но решилась ее погладить, хотя была начеку… Погладила, а она языком мою руку лижет и мычит, и стоит смирно, я и вымя ей погладила, а она смотрела на меня с одобрением. Она перестала брыкаться, признала меня, и после я уже доила ее без пут. Я теперь понимаю, что Бог этот урок дал и мне, и корове, так как животное должно своего хозяина бояться, а любить за то, что он его кормит и ухаживает за ним. И корова поняла, что теперь я ее хозяйка.

Днем у меня не было времени для отдыха, я крутилась, как белка в колесе. Приготовить обед и накормить всех домашних, малую сестру уложить спать вовремя, постирать, убраться в доме. И так каждый день! Когда хлеб в магазин не привозили, пекла вместо хлеба коржи. А еще – сепаратор! Через него нужно было пропустить молоко, а после – помыть сепаратор. Самое тяжелое – это мыть барабан: сначала гайку откручиваешь, потом кожух снимаешь со стержня, на который надеты тридцать две чашечки, они и отделяют сливки от молока. Мыть сепаратор нужно было сразу же, после использования, горячей водой, а то потом сливки загустевали между чашечками и трудно было отделить чашечку от чашечки. Не хватало в детских руках сил, и я плакала, но Бог давал мне силы, и я перемывала эти чашечки. Только закончишь с сепаратором – сестренки младшие проснулись и есть просят; Оле шесть лет, Шуре три, а Лизе десять месяцев.

Печь надо топить, принести воду из колодца, а на улице зима, мороз, и снегу намело по пояс, и ветер с ног сбивает, а ты носишься, как заводная.

Я очень уставала и плакала. На улице соседские дети гуляют, на санках с гор катаются, в снежки играют и меня поиграть зовут, а я не могу, дел невпроворот.

Сестренки не слушались, разбрасывали вещи, игрушки. Я их наказывала, шлепала, они жаловались на меня папе, он, не разобравшись, наказывал и бил меня. Мне не хотелось жить, и я сказала: «Убей меня!» Отец пожалел меня и стал оставлять дома старших сестер, по неделе каждую, а меня отправил в школу.