Господь управит

— Ты помолчи, отец. Ты слушай. Мне тебе много сказать надо, а сил долго говорить нету.

Брынза говорил хрупким голосом, иногда заскакивая на старческий фальцет, и очень часто дышал.

— Зона из легких да из бронхов не выходит, астма замучила, вот и устаю долго говорить. Так что ты послушай, а потом свое слово иметь будешь, если будет что сказать.

И я слушал.

Поведал мне дед Владимир, прозванный Брынзой, что просидел он 28 лет в тюрьмах и лагерях по воровским статьям, был коронован в «воры в законе» на одной из ростовских зон, кормил комаров в Мордовии и на лесоповалах в Сибири. И что грехов у него столько, что не хватит оставшейся жизни, чтобы перечесть.

— Давайте помолимся, — сказал я, открывая Требник, — а там Господь поможет самое нужное высказать.

Священник не должен вспоминать даже для себя чужие исповеди. Но в данном случае мне трудно это сделать, потому что передо мной, благодаря «вору в законе», открылся иной мир: с особыми отношениями, законами, образом мысли. В том мире нет просто радости, как и нет просто зла, которыми мы пользуемся, но там тоже есть боль и есть любовь. Для меня многое стало откровением…

Старик говорил более трех часов.

Нам никто не мешал. Даже из сада через открытые окна не доносилось ни звука. Брынза был конкретен, повествовал только о зле, которое он причинил другим. И пусть понятие «зла» в его преломлении значительно отличалось от общепринятого, но ни разу он не пустился в оправдание себя. Дед перебирал дни воли и года зоны, вспоминал давно ушедших и еще живых. Речь его, прилично разбавленная воровским жаргоном, была четкой, последовательной и придерживалась какой-то неуловимой для меня логики, где каждое действие имеет причину, а каждый поступок — конкретное завершение.

Мне даже не нужно было задавать наводящих вопросов. Лишь в конце, когда у деда проскочило слово «страсть», я спросил:

— А у вас есть или была страсть к чему-то?

— Есть такой грех, отец. Краги мне все время хотелось иметь, дорогие и шикарные.

— Что иметь? — не понял я.

— Краги — туфли стильные. Вот, теперь ношу, когда ноги почти не ходят, — пошевелил роскошными башмаками дед.

И еще один вопрос я задал: о том, почему он верит в Бога.

— Только фраера веры не имеют, да малолетки нынешние, вроде тех, что вас везли, — отмахнулся Брынза. — Серьезный человек без веры жить не может. Хоть и своя она у каждого, но справедливости всем хочется.

Мне нечего было отвечать. Я просто прочитал разрешительную молитву и засобирался уходить…

— Ты подожди, отец. Я тут книжку вашу читал, — и старик указал на томик Слободского, лежащий на тумбочке под иконой с лампадкой, — так там написано, что еще и причащаться надо. Дома можно?

— Вам — можно. И нужно.

Я рассказал Брынзе, как приготовиться к Таинству, и опять уж было решил раскланяться.

Старик снова остановил.

— Погодь-ка. Читал я, что у вас там копье на службе надобно, тут вот кореша с «девятки» подсуетились и сделали для церкви. Возьми.

Старик неожиданно достал откуда-то сбоку копие, удивительное по красоте и мастерству исполнения, но немного не такое, каким мы его обычно привыкли видеть… С тем и распрощались. Через день причастил я Брынзу-Владимира, а еще через недельку он отошел ко Господу.

Копие на жертвеннике у нас теперь зоновское. И я им пользуюсь, хотя некоторых коллег смущает его внешний вид…

Копие вот здесь… посмотрите:

Морской сорокоуст

— Да что же мне делать, Господи, с одного корабля на другой, уже сколько времени дома не был! Невеста заждалась, свадьбу давно назначили, а он все по морям, — сетовала женщина.

— Закажите сорокоуст, — отвечаю. — Помолимся изо дня в день, глядишь, Господь и управит…

Ко дню окончания сорокоуста моряк вернулся. Отпустили. Еще через неделю он обвенчался в нашем храме со своей невестой.

Господь на работу определил

Несколько раз заходила женщина в храм. Постоит, помолчит, свечку зажжет и уходит. Потом все же решилась — подошла спросить, как ей быть. На работу ей надобно устроиться, а профессия инженерная, сугубо мужская. Не берут.

Молебен заказала, потом еще один. Помолились соборно. Через некоторое время радостно сообщает, что предложили хорошее место и как раз по специальности. Вскоре прибежала вновь:

— Батюшка, надо молебен о помощи в учении отслужить, экзамены квалификационные на подтверждение диплома заставляют сдавать, так я сразу сюда…

Отслужили.

Сдала.

Перекрести меня, дочка!

Пожилой, сухонький, сильно кашляющий старичок зашел в храм, когда священника в нем не было, и спросил у дежурной:

— Как бы мне святого отца увидеть?

— Священника?

— Да.

— Его сейчас нет, а что вы хотели?

— Хочу, чтобы он меня перекрестил.

— А вы что, не крещеный?

Рассказал дедушка, что крещеный он, но вот к Богу раньше не обращался: всю жизнь на государственной службе, причем такой, где о Господе даже думать не принято было. Сейчас же болезнь одолела, врачи головами качают, сам он чувствует, что смерть не за горами, да и жену недавно похоронил.