Господа гусары, молчать! (СИ)

Как только они сели в машину, Стас почувствовал: Алена его хочет. Нет, не тем очевидным желанием, когда женщина вся течет и готова тут же раздвинуть ноги. Это было другое. То, что только зарождается где-то глубоко-глубоко, и она сама еще его не сознает. Он научился угадывать это желание по выражению лица. По взгляду – то быстрому, легкому, то наоборот тяжело замершему. По едва заметно участившемуся дыханию и тонкой дрожи пальцев. А иногда и без видимых признаков – инстинктом человека, для которого вызывать и удовлетворять желание было профессией. А эти вопросы – женат ли он, есть ли у него девушка!

И вдруг остро захотелось привезти ее к самому дому, не спрашивая адреса, а потом рассказать все: и что трахал ее два года назад, и что делал это за деньги ее матери. Зачем? А низачем. Просто чтобы посмотреть, как вытянется ее лицо. Чтобы разрушить ко всем херам ее мир розовых пони и белых единорогов. Как вам такая проза жизни, принцесса? Вашей мамочке задвигает по самые помидоры проститут, под которого она потом подкладывает и вас. Якобы из благих побуждений. Ну что ж, пиздеть не мешки ворочать. Он не сомневался, что на самом деле причина была совсем другая. Потому что по Инке реально плачут все психиатры мира.

С этим соблазном справиться удалось. Но через полчаса он обнаружил в контакте сообщение от Алены с просьбой позвонить. Можно было сделать вид, что не заметил. Удалить и забыть. Но почему-то позвонил. Из любопытства?

В половине первого, бешено злясь и на себя, и на Алену, Стас позвонил ей снова. Она взяла трубку сразу же.

- Я свободен завтра до пяти, - сказал без всяких предисловий.

- А у нас как раз две пары только, - обрадовалась Алена. – Без двадцати двенадцать уже закончим.

Когда она сказала, где учится, Стас подумал, что лярва рядом с Академией госслужбы будет выглядеть малость дешево. Да кто бы сомневался! Он знал, что бывший муж Инны занимал высокую должность в городском комитете по образованию, а сама она была владелицей нескольких магазинов бытовой техники. Разумеется, не отправят дочь в швейный колледж.

На следующий день он приехал на Средний и с трудом втиснул лярву между крутых тачек, стоящих у входа в Академию. Наконец на крыльце показалась Алена. За ней тащился какой-то худосочный унылый крендель в коротеньком, как говорила Муму, полуперденчике. Стас коротко бибикнул и вышел из машины. Алена, радостно взвизгнув, подбежала к нему и повисла на шее.

Обнимая ее за талию и прижимая к себе, Стас языком резко раздвинул ее губы, протиснулся между зубами и вошел так же сильно и глубоко, как входил членом во влагалище ждущей его женщины. Алена коротко то ли всхлипнула, то ли ахнула и подалась ему навстречу. Их губы сталкивались, боролись, захватывали и поддавались, языки ощупывали и ласкали друг друга, то мягко, то грубо до боли.

Внезапно Стас почувствовал то, чего не испытывал уже пять лет. С тех пор как впервые вошел в квартиру Инны.

Желание.

Не то механическое, нужное лишь для того, чтобы сделать работу, за которую платили. Вызывать у себя примитивный стояк он научился точно так же, как и распознавать желание женщины на подлете. Научился в любой находить то, что помогало захотеть ее. Он даже гордился этим своим умением – и тем, что не нуждался ни в каких специальных манипуляциях или лекарственных стимуляторах. Но за все эти годы не захотел ни одну женщину для себя.

- Он ушел, - сказал Стас, с трудом оторвавшись от Алены и глядя ей за спину.

Она подняла на него глаза – взгляд затуманенный, губы жадно приоткрыты. И Стас, не выдержав, снова впился в них. Наверно, мимо шли люди, смотрели на них – плевать!

- Поехали! – то ли сказал, то ли приказал он, и Алена, ничего не спрашивая, села в машину.

Пробки. Светофоры. Пешеходы на «зебрах». Хотелось заехать в какое-нибудь укромное место и взять ее прямо в машине. Но Стас не знал в этом районе никаких укромных мест.

Алена сидела, напряженно сцепив руки на коленях, и теперь – он знал это! – ее желание уже не было смутным призраком, как вчера. Если бы сейчас ему удалось пробраться руками под все ее тысячи одежек, под дурацкие юбки, колготки и трусы, между судорожно стиснутыми ногами было бы тепло, мокро и скользко. Он представил, как гладит ее клитор, как пробирается пальцами внутрь – и чуть не подставил лярву под черный внедорожник. Надо было срочно взять себя в руки – иначе ведь и не доедут до дома.

Стас хотел ее так, как будто в этом желании смешалось все, что с ним когда-то было. Незнакомое до тех пор томительное волнение, когда вел в танце Эгле. Мучительное, до боли в шарах, вожделение – другого слова не подобрать! – к Маринке, которая дразнила и не давалась в руки, как последняя стерва. Бешеное, но веселое желание, когда прятались по всяким темным углам с Любой.