Господа Магильеры (СИ)

Шранк поморщился. Звериное чутье, иначе и не скажешь.

- Признаться, так мне показалось. Он дежурит на постах прослушки столько, что скоро сам пустит корни. И он не создан для такой жизни. Знаете, есть такие ребята, которых тяготы лишь закаляют. Их полно в траншеях. Они не похожи на румяных солдат с листовок, они истощены, облачены в тряпье и выглядят как самые настоящие черти, но в каждом из них горит внутренний костер. Хупер не таков. Он слаб, он беспомощен, он, в конце концов, просто глуп. Нынешняя жизнь ломает его. Он не становится крепче, он медленно умирает. И, поскольку он находится в моем отделении…

- Хотите попросить для него снисхождения?

Шранк несколько секунд молчал, покусывал кончик языка. Разговор с лейтенантом всегда непросто ему давался. Иногда Цильберг казался ему дьявольски-проницательным, но в другую минуту – просто циничным самодуром, жесткой и хитрой старой крысой.

- Если это возможно.

- Это невозможно.

Голос лейтенанта Цильберга клацнул подобно Железному Максу. Это смутило Шранка. Все время, что он служил в сапёрной роте под началом Цильберга, лейтенант казался ему предельно выдержанным и хладнокровным, намеренно вытравившим из себя типично человеческие черты. Неужели он опускается до обычной мести? И за что? За собственные надежды, разбитые нескладным горе-штейнмейстером? Это было бы очень глупо, очень по-человечески.

Шранк сдержанно козырнул.

- Понимаю, господин лейтенант. Извините за обращение. Разрешите вернуться в расположение отделения?

- Унтер, - произнес вдруг лейтенант Цильберг негромко, - Не спешите. Вы, конечно, считаете, что я несправедлив к господину штейнмейстеру?

- Кхм.

- Что я нарочно гною его на тяжелой службе, добиваясь того, чего от него добиться невозможно?

- Честно говоря, у меня действительно сложилось такое впечатление.

- Не позвольте обмануть себя неправильному выводу, подобно тому, как обманывались французские слухачи в Шампани. Это не личная вражда, уверяю вас. Мне безразличен рядовой Хупер. Мне нет до него дела. Однако здесь есть некоторая позиция, от которой я не отступлю. Вроде траншеи переднего края. Я намерен и в самом деле добиться от него полного подчинения.

- Он не солдат.

- Согласен. И не магильер. Просто очень глупое и нелепое существо, которое занесло в место, совершенно для него не свойственное. Однако это уже не имеет значения. Он сапёр. А я пообещал сделать из него настоящую «крысу». Чего бы это ни стоило мне или ему. Можете считать это делом принципа.

- Я не вижу…

- Чего не видите, унтер? Смысла? – лейтенант встал напротив стола и смотрел в глухую стену своего блиндажа. Так, словно там имелось окно, а за окном простирался вид, необычайно живописный и яркий. Шранк доподлинно знал, что ничего подобного там не существует, а все, что существует вокруг блиндажа – земля, камень и грязь, - Мы же «крысы», унтер. Мы гордимся тем, что не доверяем зрению, что имеем дело с вещами, зрению неподвластными. Я заставлю вашего Хупера стать солдатом, и точка.

- Вы сломаете его.

- Сломаю, - лейтенант безразлично пожал плечами, - Если придется.

Шранку вдруг показалось, что в блиндаже необычайно душно. Что вышла из строя вентиляция и остановились насосы, нагнетающие в туннели воздух с поверхности. Он вдруг подумал о том, как тяжело лейтенанту Цильбергу придется после войны. Даже магильеры рано или поздно выходят на пенсию. Но бывают ли крысы в отставке?..

- Хупер – чудак, но он приносит взводу много пользы. Он – наше лучшее ухо. Есть ли смысл уничтожать его, пытаясь добиться того, что он сделать не в силах? Он не способен убить человека, так уж он создан. Скорее умрет сам. Он тюфяк и всегда им был. Есть такая порода.

- Повторяю вам, унтер. Здесь дело не в личной прихоти, не в капризе. Я не потерплю в своем взводе человека, который одним своим существованием отрицает всю суть армии. Я не допущу этого. Я добьюсь того, что Хупер спустит курок. Заставлю его. Даже если придется, по вашему выражению, его сломать. Считайте, что во мне проснулся спортивный интерес.

Шранк взглянул на лейтенанта и нахмурился.

«Ничего не скажу, выйду».

Но почти тотчас он почувствовал, что просто так выйти не сможет. Что осталось что-то гнетущее, тягучее, невысказанное. Будто в сапоге что-то хлюпает, и не успокоишься, пока не снимешь его.

- Я полагаю, господин лейтенант, что в случае с Хупером речь идет не о спортивном интересе. Мне кажется, что это ваше личное чувство.

- Какое же?

- Полагаю, ненависть. Вы ведь ненавидите Хупера.

Шранк ожидал, что лейтенант взорвется. Полыхнет, обдав жаром. Возможно, ему даже хотелось, чтоб это произошло. Но Цильберг остался сдержан, лишь спросил с прохладным интересом:

- Вот как? Ненавижу? За что же я его ненавижу, унтер?

- За его природу, - сказал Шранк, злясь на себя за то, что не вышел, и за то, что еще не было сказано, - За его проклятую магильерскую кровь.

Лейтенант выжидающе приподнял бровь, словно приглашая его не стесняться.