Господа магильеры

— Именно оттуда. Эти английские и французские дельцы, они боятся коммунизма до дрожи в коленках. Боятся, что мы последуем за большевиками. Боятся за свои фабрики и банки. И чтобы задавить коммунизм в Германии, им надо было вырастить какое-то прожорливое и быстро растущее чудовище, слишком голодное, чтоб быть разумным. Кхх-х-х-кхх-хх! И тут — пожалуйста! Магильеры! Сыграть на чувствах брошенных после войны служак, это было разумно. Разумно и хитро. Обида — мощнейшее топливо, даст фору любому горючему. И оно полыхнуло. Обманутым пообещали восстановление в правах, брошенным на произвол — власть, а обычной серой посредственности — право именоваться сверх-людьми. Ну а потом, конечно, неизбежно настанет новое будущее возрожденной Германии… Не сейчас, конечно, а позже, когда ученые изобретут способ передавать магильерский дар от родителей детям… А ведь этого никогда не случится! Кх! Кх! Грандиозный обман! Это было выяснено еще пять лет назад, когда я работал в институте. Это данность. Если человек не рожден магильером, никакими образом ему магильером не стать, и никакие шарлатаны от науки здесь ничего не изменят! — раздался хлопок, который обычно производит ладонь, соприкоснувшаяся с поверхностью стола, — Невероятнейший спектакль с этим проклятым Дрекслером во главе! Кресты, факелы, истинные германцы… Грандиозная политическая авантюра по чужим нотам, которая уже повлекла бесчисленное множество жертв. К чему же она ведет? Тебе еще не ясно? К войне! Только к войне она и может вести. Они так боялись большевиков, что решили превратить Германию в опьяненное собственным ядом чудовище. И теперь оно щелкает зубами. Судетами все не закончится. Не может закончиться. О, все еще будет, уверяю тебя. Марши пыжащихся от гордости юнцов, которых подлец Дрекслер называет защитниками Германии, сжигание книг и публичная порка тех, кто добровольно перешел в категорию второго сорта, отказавшись считать магильеров высшими среди равных, новыми небожителями и богами. Запомни, Марта, все повторится, только еще хуже, чем в четырнадцатом году. Потому что теперь мнимым величием оболванены не только эти марионетки в мундирах, но и все прочие!..

Мать опять что-то сказала. А может, просто устало вздохнула.

— Тяжело, конечно, — ответил ей отец, ворочаясь на продавленном диване, — И добро еще, когда можно наблюдать за всем этим из окна. А что делать… Ладно, конечно. Я тоже понимаю. Но подумай, ведь он магильер. Да, пока еще ребенок, хоть и способный, но все же… Иногда мне кажется… Знаешь… Все, молчу, молчу, Марта. Прости дурака, накипело.

Эрих даже не сразу сообразил, как это произошло. Само собой. Рефлекторное и безотчетное движение пальцев. Простейший «перехват», который умеет делать любой школьник-люфтмейстер. Ладно, может, не любой, но уж самый талантливый в классе — наверняка.

Сказанные отцом слова потянулись мимо него по невидимой ниточке, скользнули к окну и мгновением спустя покинули комнату, устремившись туда, где горел невидимый для обычных людей маяк — полицейское отделение с постоянно дежурившим люфтмейстером-«слухачом», постоянно настроенным на прием.

Это вышло так просто и естественно, что Эрих остолбенел лишь несколькими секундами позже. Он это сделал. «Перехват». Отправил чужие слова в настороженно внимающее невидимое ухо. Страх мгновенно высосал из него весь воздух, отчего внутренние органы слиплись друг с другом. Неужели он только что донес на собственных родителей? Нет, чепуха. Ему это просто показалось. Всего лишь безотчетное желание, вызванное злостью на отца. Не было никакого «перехвата», просто сквозняк из открытого окна задел лицо…

Когда это было?.. Эрих заставил себя улыбнуться. Круглый дурак, не лучше Троске. С тех пор прошло три дня, целая вечность. Заглушаемые частоты всегда глохнут очень быстро, в тот же день, он хорошо знал это. Стоит лишь послать тревожный сигнал, и реакция последует немедленно. Но он ничего не посылал. Если бы послал, что-то непременно произошло бы за это время. Но ничего не переменилось. Родители никуда не делись. Значит, ерунда все это, глупый детский страх, вот и все. Точка, хватит травить душу всякой дрянью…

— Мама! — крикнул Эрих, забыв о том, что делает вид, будто занят домашним заданием.

Ему никто не ответил. В комнате стояла тишина. Бесконечно понимающая, мягкая и послушная. Полное воздушное спокойствие, если не считать скрипящих труб.

— Папа!

За окном чернела густая, как разлитые чернила, ночь, и в ней уже зажигались звезды. Шмыгая носом, Эрих прошел в гостиную. Уроки на завтра выполнены, но осталась еще одна вещь. Которую нельзя забывать. Ни в коем случае нельзя.

Он вытащил из шкафа отцовский пиджак и небрежно бросил его на кресло. Достал из пачки папиросу, поджег ее и оставил тлеть в пепельнице. Взял заложенную булавкой мамину книгу и, открыв, положил на кухонный стол. Подумав, спрыснул воздух ее духами.

Теперь порядок.