Господа магильеры

— Мы должны пойти под суд! — воскликнул он, — Это будет справедливо! Я согласен! Но они не могут нас линчевать. Это нелепо. Я полагаю, мы должны дождаться делегации и объявить наши ус…

— Никто не будет нас судить, — сказал я.

Кройц поднял на меня по-стариковски влажный взгляд.

— Мы не преступники! Мы магильеры. Солдаты Германии.

— Значит, полагаете, мы достойны снисхождения?

— Да. Конечно. Возможно, не все из нас. Некоторые, конечно же, должны понести… Я имею в виду, возможно, кто-то из нас…

Линдеман молча улыбнулся. От улыбки Главного Могильщика кайзера у меня по позвоночнику прошел холодок, хотя ничего пугающего в ней не было. Просто усталая улыбка маленького, ничем не примечательного, человека. Но я на миг ощутил себя в тени огромной могильной плиты.

— Спасибо, — тихо сказал гросс-тоттмейстер Линдеман, — Я польщен.

Кройц смутился, насколько это было возможно в его состоянии.

— Простите, Георг, я совсем не имел в виду, что…

— Все в порядке. Я не рассчитывал на снисхождение, когда формировал мертвецкие части. Не рассчитываю и сейчас. Меня не простит ни одна власть, какая бы ни установилась. Я это сознаю.

— Линдеману лучше не даваться им живым, — резко сказал Гольц, — И он сам это понимает, уж поверьте. С ним могут сотворить что-то ужасное. Нам же, полагаю, придется полегче. Нас попросту растерзает толпа. Разорвет в клочья, как тряпье. И вышвырнет наши обезображенные тела на улицу. Может, еще пару дней будет таскать их по городу. Тоже незавидная участь, конечно. Не так представляешь себе смерть, верно? Видится что-то красивое, возвышенное… Пороховой дым, плывущий над полями… Фландрия… Эх, черт.

За окном разорвалось еще несколько гранат. Кто-то с истошными воплями катался по мостовой, и кричал отвратительно долго, выматывая нервы, точно нарочно. Кажется, я расслышал несколько отрывистых лейтенантских команд. Толпа немного отползла от здания, но я знал, что это лишь сиюминутное колебание. Бывает, что тяжелая волна замирает на миг, прежде чем обрушить свою многотонную ярость на мол. Это был как раз такой момент. Волны, если родились, уже не отступают. Они не могут вернуться обратно в море.

Опять вспомнился Бюзум — к чему бы это? Чистая детская радость. Соленые хлопья воды на руках. Как давно это было! Тогда, кажется, магильеры еще носили старого образца синие мундиры с огромными саблями на боку… С тех пор море больше не казалось мне мягким и игривым. Оно стало моим оружием. Я учился использовать его силу, а теперь, какая ирония, сам качаюсь беспомощным обломком на рокочущей человеческой волне. И вот-вот меня утянет, переломав кости, на непроглядную глубину…

— Тоттмейстеры сами заслужили свою участь! — крикнул Кройц, — Не стану их жалеть!

Некрасивое лицо Гольца потемнело.

— А сами претендуете на жалость?

— Мы — магильеры, мы не имеем отношения к грязным делам тоттмейстеров!

— Киль. Восемнадцатый год. Потом Вильгельмсхафен. И Дрезден.

Плечи Кройца поникли. Глина раскисала на глазах.

— Это был бунт, — едва слышно сказал он, — Мы действовали по приказу кайзера.

— Расскажете это революционному суду, — с издевкой бросил гросс-фойрмейстер Гольц, — Про то, что у кайзера не оставалось надежных частей, чтоб подавить народные выступления. И что он был вынужден обратиться к своим верным псам. К опоре трона. Расскажете, как ваши штейнмейстеры дробили камнями ноги протестующим, и разбивали головы. Как мои фойрмейстеры превращали их в факела, как… Ладно, оставим. Мы, все здесь присутствующие, знаем, что пощады нам не будет. Верные псы охраняют даже пустой трон. Нет, никакого суда, исключено. Могут перейти на сторону мятежников даже штабные генералы… Не обижайтесь, Эрих, я не про вас, вы всегда были честным солдатом. Но не магильеры. Мы не просто опора империи, мы ее суть. Кость.

Хандлозер сдержанно кивнул.

— Чтобы перестроить тело, кость придется сломать. Все просто. На месте Эберта я поступил бы также. Он социалист и подонок, но все делает верно. Сначала переломает кости, а после уже станет наращивать на них новое мясо.

Кройц уставился на него слепым ненавидящим взглядом.

— Мерзавец! — взвизгнул он, — Чувствуешь себя в безопасности? Хочешь выйти сухим из воды? Конечно, ты же лебенсмейстер! Не карал мятежников, не поднимал трупы! Думаешь, нас вздернут, а тебе все сойдет с рук? Что тебя эта мразь не поставит к стенке? Не посмеет поднять руку на благородного врачевателя? На наших плечах захотел?..

Я думал, что Хандлозер взорвется, а то и пустит в ход свои тяжелые крестьянские кулаки. О его суровом нраве в Ордене Лебенсмейстеров ходили легенды. Но ничего подобного не произошло. Гросс-лебенсмейстер взглянул на коллегу с выражением явственного отвращения на лице. И, кажется, с примесью жалости.

— Дурак, — сказал он на удивление спокойно, — Ты даже не представляешь, какими проектами мы занимались последние двадцать лет. «Нойманн». «Энгель». «Анстерблич». Да когда они поднимут эти дела, даже дети захотят разорвать меня собственными руками! Я ничем не лучше вас, господа. И судьба и меня та же. А ты дурак, Отто.