Господа офицеры

— В бою вперед не забегай, да не отставай! Друг дружку держись, всяк свой маневр знай да спину врагу не показывай!...

Застучал барабан.

— Стройсь!

Вскочили солдаты. Встал унтер.

Выстроились батальоны.

— Слуша-ать!

Вышли вперед командиры, зачитали артикулы, которые еще царем Петром заведены были:

— "...Полки или роты, которые, с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном военном суде суждены быть. И если найдется, что командиры притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена и оныя шельмованы, а потом повешены будут... А из рядовых по жеребью кажный десятый (или как по изобретению дела положено будет) повешен, а протчие шпицрутенами биты будут, и сверх того без знамен стоять имеют, пока они храбрыми своими делами паки заслужат".

— Ясно, молодцы?

Чего уж неясно, побегешь — хошь по своей воле, хошь без, — словят тебя, поставят во фрунт да, каждого десятого, пятого, а то, бывало, и третьего отсчитав, тут же, перед строем, под бой барабанный повесят, а прочих всех через шпицрутены прогонят, семь шкур с них спустив! А не бегай, умри где стоишь, как то уставом предписано, — токма так войну и можно выиграть!

— На плечо!

Вскинули ружья, пошли.

Впереди стена крепостная в полнеба, под стеной пальба! Турки палят! Туда им тепереча и идти, на подмогу своим. Солдаты шагают, все бледные, сосредоточенные — кто-то из них к вечеру жив будет?

— Не бойсь! — шепчет унтер, печатая шаг. — И хужей, чай, бывало-то!

Хоть бы бровь у унтера дрогнула али с шагу сбился, так нет же — все ему нипочем, идет на смерть, как на парад, и трубка в усищах!

Карлом унтера кличут. И фамилия у него чудная, на иноземный манер — Фирлефанц.

Грозит.

— Кто спужается да побегеть — того словлю да сам штыком проткну!

И ведь верно — проткнет!

— Подтяни-ись!...

Колотятся о землю сотни башмаков, пыль вздымая.

Идет, тянется полк, разворачиваясь в боевые порядки. Всяк на своем месте, под надзором своего командира.

Версту не дошли, как вдруг откуда-то турки — движется по полю, колышется головами человечья масса, прет наперерез. Единого человека не видать — одни только прямоугольники да квадраты, бьют барабаны, свистят свирели, на солнце, подобно искоркам, штыки да сабли взблескивают.

Турки все ближе, уж и лица можно различить. Идут толпой, строй сбивая. Теперь бы их и встретить огнем!

Забегали командиры.

— Мушкет к заряду готовь!

Стрелки разом вскинули фузеи, защелкали курками, ставя их на предохранительный взвод, так что вдоль строя шорох пошел.

— Полку открой!

Откинули правой рукой огниво вперед.

— Сыпь порох на полку!...

Вынули из роговой натруски, насыпали на полки порох.

— Закрой полку! Приклад на землю ставь!

Хлопнули приставленные к ногам приклады.

Все быстро, споро, как тыщекратно делали на плацу да на ученьях.

— Вынимай патрон!

Сунулись в суму, вынули бумажный патрон. Долго станешь патроны перебирать али, не дай бог, наземь уронишь — быть тебе битым шпицрутенами...

— Скуси патрон!

Зубами рванули угол патрона, да так, чтобы почувствовать вкус пороха.

— Клади в дуло!

Сыпанули порох, за ним толкнули пыж бумажный да пулю за ним.

— Вынимай шомпол! Набивай мушкет!

Одним — а так, чтоб боле, нельзя, — ударом вогнать пулю в казенник...

А турки уж совсем близко — глазищами сверкают, саблями машут, норовя в русские порядки врезаться!

— Подыми мушкет! Мушкет — перед себя!

Разом, будто еж, ощетинился строй ружьями.

— Взводи курки!

До щелчка потянули курки. Горохом затрещал строй.

— Прикладывайся!

Фузилеры прижали приклады к плечу, выискивая цель.

А цель — вот она, в сорока шагах. Счас налетит, сомнет, затопчет!

— Пали!

Ахнули фузеи — пропал, окутался строй белым дымом.

Первые ряды турок будто бы с размаху на стену налетели — пали навзничь отброшенные тяжелыми, в два пальца толщиной, пулями. На них идущие позади наскочили — смешались ряды. Но сквозь мертвецов, разбрасывая их и топча ногами, напирали задние ряды.

Уж теперь другого выстрела не сделать — не успеть!

В штыки надобно!

— Ну теперь держись, ребяты! — кричит, глазищами сверкает, усищами шевелит унтер Карл Фирлефанц.

Сам-то первым бежит, пример собой давая.

Налетел на него турок с саблей кривой, он того штыком в грудь кольнул, да так, что насквозь. А на него уж другой сбоку лезет — счас зарежет! Рванул Карл фузею из вражьей груди, саблю прикладом отбил да турка прикладом же в голову приложил так, что та надвое треснула!

— Не робей!

Тут все смешалось, в кучу свалилось — никакого строя уж нет, где свои, где чужие — не разобрать, всяк дерется там, где стоит!

Вон офицера на пики подняли. Тот висит, из спины у него пики лезут, а он, хоть мертв уже почти, шпагой размахивает, норовит хоть одного турка зацепить.

А тут уж турков на штык сажают!

Крик, кровь, хрип!...

Солдатики, что первый раз в деле, — бледнее смерти — глазищами во все стороны зыркают, чего делать не поймут, их первых турки в капусту рубят.

— Чего ряззявился?! А ну, не зевай! — свирепо орет унтер Фирлефанц, тыча в морды кулаком. — Стоять не моги — прибьют!

Сам уж шпагой орудует — турка в горло тычет Тот, кровью обливаясь, ему под ноги падает, землю ногтями скребет!

Дзынк!... — сломалась шпага надвое.