Господа Помпалинские. Хам

Цецилия показалась ему именно тем, чего он так боязливо, томительно искал: тихая и красивая, ласковая и послушная; к тому же сирота, бесприданница — такая не станет артачиться. И, приглядевшись к ней и отмахнувшись от сплетен о каком-то ее романе, генерал попросил у опекунов ее руки.

Это произошло через несколько месяцев после того, как Святослав охладел и переменился к ней.

На другой день опекунша долго говорила с Цецилией. После этого Цецилия, бледная, дрожащая, с горящими мрачным огнем глазами, устремилась в парк. Она не шла, а бежала по аллеям и дорожкам, озираясь по сторонам, будто ища кого-то. Наконец у садовой скамейки, на которой, читая, полулежал Святослав, она остановилась. Он приподнялся и, опустив книгу, выжидающе посмотрел на Цецилию.

Скрестив на груди руки и сдерживая дрожь, она вымолвила сдавленным голосом, глядя ему прямо в глаза:

— Святослаз! Генерал Орчинский сделал мне предложение. Твои родители требуют, чтобы я согласилась из благодарности к ним. Что мне делать?

Голос ее вначале резкий, запальчивый, словно она бросала ему горький, язвительный упрек, при последних словах осекся и в нем послышались слезы. Глаза ее, задрожавшие губы, с мольбой простертые руки, — все, казалось, взывало: «Вспомни! Вернись! Спаси меня!»

Святослав побледнел и с минуту сидел неподвижно. В глазах его мелькнула жалость, лоб прорезала морщина, а надменные губы страдальчески искривились. Но это продолжалось недолго. Твердые принципы, с детст ва внушенные мудрыми и заботливыми родителями, пришли ему на помощь и в решающий момент поддержали пошатнувшуюся волю. Холодно и твердо он отчеканил:

— Выходи за генерала, Цецилия. Для тебя это блестящая партия. А о том, что было, нужно забыть — и ты забудешь, конечно…

Цецилия помертвела. Только глаза у нее стали огромными, а зрачки — глубокими, как бездонные пропасти. Но вот побелевшие губы зашевелились, повторяя, как эхо, последнее слово возлюбленного: «Забыть!»

— «Забыть!» — сказала она громче. — Нет, я никогда не забуду!

И, вытянув руки, словно ища опоры, без чувств упала в мягкую траву.

Святослав вскочил и, растерянный, потрясенный, наклонился над ней. Казалось, он сейчас обнимет ее, подымет и вернет к жизни нежным, ласковым словом. Но власть принципов была сильнее! И он лишь осторожно, тихо, словно боясь разбудить лежащую и выдать свои чувства, поднял с травы длинную черную косу и поцеловал. А потом выпрямился, вздохнул глубоко и быстрым, но твердым, уверенным шагом направился к дому. Войдя, он устало и равнодушно бросил первому попавшемуся слуге:

— Панна Цецилия упала в обморок в парке… Подите кто-нибудь к ней.

Наутро Цецилия с крепко сжатыми губами, пылающими щеками и лихорадочно блестящими глазами спокойно, почти безучастно вложила руку в сморщенную ладонь генерала. Потом принимала дорогие подарки от счастливого семидесятилетнего Адониса: золотые украшения, жемчуга и брильянты…

Святослав при этом уже не присутствовал — накануне ночью он укатил в Париж, где пробыл целых три года. О нем доходили оттуда странные слухи: будто он принят при дворе, играет на крупные ставки на скачках, бешеные деньги тратит на модных куртизанок, волочится за известной артисткой, мадемуазель Марс, а за ним бегают разные великосветские дамы… Одним словом, он поддерживал блеск новоиспеченного имени и умножал его славу.

Но все эти безумства не расстроили его состояния. Напротив, он даже сумел увеличить его. Очевидно, все те же принципы, имевшие над ним такую магическую власть, не позволяли ему терять голову и зря мотать деньги. И ни один из бесчисленных романов почему-то не привел его к алтарю.

Такова история генеральши, которую теперь не называли иначе как старой каргой, скрягой или золотоносной жилой, которую только смерть вскроет своей косой для наследников. Старая, но вечно новая история, как сказал бессмертный Гейне.

VI

Когда-то все пространство перед барским домом в Одженицах занимали кустарники редчайших пород. От сводчатых ворот к длинному, высокому крыльцу с изящной колоннадой вели две широкие, посыпанные гравием аллеи. Но после смерти генерала, что случилось уже много лет назад, новая владелица приказала вырубить все кусты и деревья. Нерасчищавшиеся аллеи заросли травой и высоким густым бурьяном. Та же участь постигла большой сад за домом. Плодовые деревья, за которыми никто не ухаживал, одичали и засохли. Когда-то искусно подстриженные шпалеры кустов разрослись и сплелись ветвями, образовав непроходимую, темную чащу. Извилистые дорожки и тропки потерялись в траве, большой пруд наполовину высох и покрылся тиной. Вот уже лет двадцать, как в этом огромном саду не расцветали цветы, посаженные человеческой рукой. Все заглушил высокий желтый коровяк да разлапистый розоватый татарник. А на запущенных газонах, ни у кого не спрашивая позволения, каждую весну поднимали головки маленькие голубые фиалки…