Господа Помпалинские. Хам

Вдруг генеральша резко, нервно оборотилась к своей гостье и, глядя в упор, неожиданно спросила:

— Ну, а как твой товар? Нашелся покупатель?

Легкий румянец окрасил на мгновенье уже увядающие щечки пани Джульетты. Неизвестно, что ее смутило: упоминание о «товаре» или то, что старуха захватила ее на месте преступления, когда она пожирала глазами брильянтовые подвески.

Но она быстро справилась с собой и с кокетливым недоумением спросила:

— Товар? Не понимаю вас, дорогая тетя!

— Чего тут не понимать! Хи, хи, хи! — засмеялась генеральша. — «Три красавицы дочки…» — задыхаясь от смеха, стала декламировать она, — «…три красавицы Дочки у матери были». У тебя ведь, Джульетта, тоже три красавицы дочки!

— Увы, дорогая тетя! Сильвия и Романия, к сожалению, далеко не красавицы… — потупилась пани Книксен.

— Верно, верно! Зато умницы. Значит, у тебя две умницы и одна красавица… Умниц-то ты пристроила, а красавица в девках сидит… Хи, хи, хи! Сидит ведь, ась?

Лицо пани Джульетты омрачилось.

— Увы, это так, дорогая тетя, — прошептала она. — От вас у меня нет секретов! Делиции уже двадцать три года, но еще ни разу для нее не представлялась подходящая партия. После этих злополучных событий… у нас совсем не стало приличных молодых людей! И потом — болезнь отца и скромное приданое отпугивают женихов… У меня просто сердце сжимается, как я подумаю, что такого ангела…

— Вот, вот, Джульетта, у меня как раз для твоего ангела женишок есть на примете, хи, хи, хи! Да еще какой! Все ей будут завидовать, а панны Туфелькины да Кобылковские те прямо позеленеют от зависти. Хи, хи, хи!

Джульетта Книксен просияла.

— О дорогая тетя! — воскликнула она, снова низко склонив свой гибкий, стройный стан. — Я не нахожу слов… Comment pourrai-je…[302]

— Не надо никаких слов! Никакой благодарности! А по-французски… я не понимаю! — пропищала генеральша и опять молча стала пересыпать в руках драгоценности.

— Что, сегодня очень холодно, Джульетта? — вдруг словно невзначай бросила она.

Пани Книксен вздрогнула от неожиданности, в глазах ее появился острый блеск, но голос звучал мягко, почти ласково:

— Да, очень, дорогая тетя! Но зато у вас тепло, прямо как… в раю!

В огромной, скупо отапливаемой гостиной было не теплее, чем в погребе, и гостья в своем тонком шелковом платье с непривычки дрожала, как в лихорадке.

— В раю? — повторила генеральша. — Тепло, как в раю! А ты откуда знаешь, Джульетта, тепло там или холодно? Хи, хи, хи!

Шелковые оборки и складки задрожали еще сильнее. Но гостья, как видно, умела владеть собой и, подавив раздражение, звонко рассмеялась, с неподражаемым изяществом целуя генеральше руку.

— Как я счастлива, дорогая тетя, видеть вас в таком веселом расположении духа! Но… — продолжала она, выпрямившись, — мне не терпится услышать, кто же…

— А ты любишь попугаев, Джульетта? — спросила генеральша, вертя на сморщенном пальце красивый, усыпанный рубинами браслет.

— То есть как это… дорогая тетя… je ne sais, право, я не знаю…

— А я очень! Очень люблю! Ты моего попочку видела? Умник! Красавец! Другой такой птицы на свете не сыщешь! Он разговаривает со мной, как человек! Хи, хи, хи!

— О, милое, бесценное создание! Оно скрашивает Еам жизнь, дорогая тетя… Но мне хотелось бы узнать имя…

— А какое мужское имя тебе больше всего нравится, Джульетта? — спросила старуха, играя со своей гостьей, как кошка с мышкой.

На этот раз пани Книксен вздрогнула так сильно, что даже платье зашелестело. В гостиной, где было тепло, как в раю, атмосфера начинала накаляться. Но мужественная женщина опять взяла себя в руки и, легонько проведя пальчиком по розовой царапине, со вздохом ответила:

— Когда-то я обожала имя Адам! Но с тех пор, как мой дорогой Адам пал жертвой ужасного недуга, это имя только печалит меня…

— Хи, хи, хи! — долго и пронзительно смеялась генеральша. — Твой муж — Адам! Адам! И ты любила его, Джульетта! Обожала!

— Он был для меня всем! Хотя я, как мне пришлось потом с болью убедиться, ничего для него не значила… Но, дорогая тетя, мне не терпится узнать, кого вы прочите в мужья Делиции?

Генеральша повернулась к ней и сказала, растягивая слова:

— Г_Р афа Цезария Помпалинского.

— Г. афа Цезария? — бледнея и краснея, пролепета-да пани Джульетта. — Сына графа Ярослава и графини Виктории?

По глазам ее было видно, что радость борется в ней с недоверием. Последнее победило, и она воскликнула:

— Вы шутите, дорогая тетя!

— И не думаю! И не думаю! — заверещала генеральша. — Этот болван сейчас в наших краях околачивается, вот я и затащу его к себе и сосватаю твоего ангела! Хи, хи, хи! Ты выгодно сбудешь свой товарец, Джульетта! Красота ценится ведь куда дороже ума!

Несказанная радость озарила лицо пани Книксен. Она была так взволнована, что даже поднесла к губам батистовый платочек, чтобы скрыть их дрожь.

— О, дорогая тетя! Вы наша благодетельница!

Генералыиа пропищала:

— Завтра я даю обед… на двадцать персон… напиши своим умницам, чтобы приехали… и его тоже приглашу… он наверняка не откажется… только пусть Де-лиция принарядится, как следует…