Господа, прошу к барьеру! (сборник)

– Я и сам вижу, что редкостные. Сыночек у меня добрый. Дай ему Бог деток от Наташки поболее. – Пугачев приосанился, на подушках сидючи, и спросил: – Уж ты скажи, голубь, шибко ли меня в Питерсбурхе господа Катькины боятся?

– Шибко! А я ваше величество хорошо помню.

В глазах Пугачева что-то сверкнуло – хищное.

– А где мы виделись-то? – насторожился он.

– Да все там же… в Ораниенбауме.

Емельян Иванович помолчал, обдумывая ответ.

– Как не помнить, – сказал он. – Мои камергеры еще тебя пивом потчевали. Небось доволен остался?

– Благодарствую. Я ведь, государь, овес тебе продавал.

– Оно и верно, – призадумался Пугачев.

Долгополов изложил главное, ради чего приехал:

– А деньги-то за овес не получил я с тебя.

Пугачев встрепенулся, спрашивая с интересом:

– А сколько там на мне долгу осталось?..

Теперь оба они, как заправские актеры-импровизаторы, разыгрывали роль, ибо в обоюдном обмане заключалась двойная выгода: Пугачеву – политическая, а Долгополову – денежная.

– Деньги за овес тебе отдам. Погоди ужо. А сейчас, чтобы не было тебе скушно, поди да постой у шатра моего, погляди, как мои генералы господ станут вешать…

Посмотрел Долгополов, как вешают дворян-помещиков, и самому жить расхотелось. Издали-то все гладко казалось, а близ Пугачева страх одолел и думалось: как бы это поскорее во Ржев вернуться. Но Пугачев крепко держал шарлатана при себе, а денег за овес нарочно не отдавал:

– На што они тебе? Погости у меня маленько… Долгополов, чтобы живым вырваться, врал еще пуще:

– Я ведь, батюшка, и порох тебе вез.

– Неужто тебя с порохом не задержали солдаты?

– Да я его в бочку сложил, а сверху мукою присыпал. Порох наилучший, немецкий, его тебе Павел Петрович слал.

Наконец Долгополов не выдержал и взвыл:

– Отпусти меня, государь, так я тебе пороху-то сколько хошь отсыплю ишо, даже самого Павлика сюды привезу.

– Не спеши. Я сам знаю, когда тебе ехать…

Врать так врать, чтобы всем чертям тошно стало. Астафий Трифонович, обнаглев, уже советы Пугачеву давал:

– После Казани тебе прямо на Москву иттить надобно. Павел Петрович, сынок твой, наперед к тебе с большим войском выйдет. Уж ты скажи – одному ему или с женою представиться?

Во время следствия Пугачев привел свой ответ на этот вопрос Долгополова: «Пущай приезжает с женою вместе, и шоб они скорее из Петербурга выезжали». Но самого Долгополова удерживал. Что делать? Тут казаки яицкие надоумили купца ржевского:

– Да зачем самого-то просишь? Ты проси лучше Перфильева или Творогова, они тут главные заводилы всему… А наш царь и сам-то их завсегда слушается…

На бивуаке в лесу Долгополов сказал Перфильеву:

– Уж ты будь другом, скажи его величеству, чтобы отпустил меня, а я ему цесаревича Павлика привезу…

Перфильев (правая рука Пугачева) разругал купца:

– Брось язык-то свой об «величество» мусолить! Мы и сами ведаем, что никакой он не царь, а так… пустое. Нам бы тока Россией тряхнуть, чтобы казаков Яика не обижали, вот к нему и склонились. Коли захотим, так сами царями сделаемся!

После сожжения Казани пугачевские отряды были разбиты правительственными войсками генерала Михельсона и отступили в панике, народ разбегался – кто куда. Но даже сейчас Пугачев глаз не сводил с Долгополова, а когда после обеда заваливался спать под телегой, Астафий Трифонович обязан был веткою мух от него отмахивать. Слышал он, как судачат меж собою казаки:

– Долго ль нам за ним, гультяем, волочиться? Гляди, уже всех повыбили… Эдак на Яике и мужиков боле не станется!

– Сказывали люди шаталые, быдто императрица Катька тридцать тыщ посулила Яику, ежели мы шатуна нашего скрутим.

– Эва! Деньги немалые. Кто откажется?..

Против Пугачева уже вызревал зловещий заговор.

Но разговоры казаков западали в память Долгополова, и он уже сложил план дальнейших действий. После переправы через Волгу «батюшка-осударь» подобрел. Долгополов встретил его в обозе среди телег с добром, в подоле рубахи он нес куда-то кучу денег. Сев на траву, Пугачев отсчитал ровно пятьдесят рублей:

– Ну, треклятый, теперича убирайся отсель!

Долгополов чуть не расплакался от досады:

– Да мой-то овес, что я продал тебе в Ораниенбауме, чать, дороже мне обошелся. Опять же в дороге истратился…

Пугачев развернулся и в полный мах дал ему в ухо:

– Молчи, паскуда, покедова башку не снес я тебе…

Долгополов, вернувшись во Ржев, под родимый кров, начал снова собираться в дальнюю дорогу.

– Эк тебя носит-то, очумелого, – сказала жена.

– Молчи, дура! Я новую прибыль учуял.

Надел зеленый кафтан, ножницами подровнял бороду.

– А камушки мои куды подевал? – приставала жена.

– Будут тебе бриллианты с яхонтами.

– Да откеле ждать-то мне их? Нешто с тебя?

– Теперича жди от самой императрицы…

Вот и Петербург! В пятом часу утра он появился в Мраморном дворце, где проживал фаворит императрицы граф Григорий Орлов, и дежурному рейтару, который остановил его, сказал:

– Нагни голову, на ухо скажу тебе… Дело у меня до его сиятельства Орлова будет важное. Государево.