Господа ташкентцы

Как я ни привык к веселонравию моих друзей, но ответ был так щекотлив, что просто-напросто не срывался с моего языка.

- Хорошо; будем говорить яснее, - вновь начал Поль. - Возьмем для примера хоть наши теперешние взаимные отношения. Я тебя искренно люблю, и ты меня искренно любишь - это несомненно; но почему же мы любим друг друга? спрашиваю я тебя. А потому, душа моя, что мы оба: и ты, и я - оба _не очень_ умны. Понимаешь: оба, не ты один! Ты расскажешь мне какой-нибудь проект, и я тебе расскажу какой-нибудь проект - и нам обоим... не стыдно! Тогда как, если б ты был _очень_, а я _не очень_ умен, то мне было бы постоянно совестно, и я кончил бы тем, что возненавидел бы тебя... понял?

- Так, но ведь я могу, наконец, скрыть свой ум?

- Нет, это уж не то! Человек, который скрывает свой ум, хоть невзначай да обмолвится. Нет, если ты хочешь успеть, то лучше не скрывай, а прямо так, как есть. Итак, этот вопрос очищен...

- Позволь, тут могут встретиться еще некоторые подробности, которые тоже необходимо предусмотреть... Например, может понадобиться мой взгляд, мое мнение... que sais-je enfin! {как знать, наконец!}

- Ну да, и взгляды, и мнения... все это ты обязан! Ах, да пойми же, душа моя, что ты сам весь состоишь из взглядов и мнений и только не подозреваешь, что все это называется взглядами и мнениями...

Поль сделал несколько туров по комнате, как бы желая наглядно объяснить, в чем заключаются взгляды и мнения.

- Все взгляды известны, все мнения составлены, - продолжал он, останавливаясь передо мною, - разумеется, не очень умные. И чем больше ты будешь высказывать таких взглядов и мнений, тем лучше. Ты не поверишь, мой друг, как это развязывает язык, когда знаешь наверное, что не скажешь ничего... _очень_ умного! У нас в клубе случился на днях поразительный пример в этом роде. Сорок лет сряду прожил Пьер Накатников на белом свете, и сорок лет нельзя было разобрать, говорит он или молчит. Говорят, будто он боялся сказать что-нибудь _очень_ умное. И вдруг этот человек убедился, что он хоть и умен, но не _очень_... и заговорил! И что ж! мы целый час его слушали, и, право, слушали не без удовольствия... Потому что он действительно говорил не _очень_ умные вещи!

- Но Накатников ведь был басней целого города!

- А теперь он сделался чуть не гением. Ах! ты не поверишь, душа моя, как это освежает, когда вдруг заговорит перед тобой нечто такое, что десятки лет сряду сидело против тебя и молча предлагало тебе рюмку вина! Наплыв какой-то чувствуешь... радость какую-то! Так бы и вырядил его в одежды златотканые и пустил бы на все четыре стороны: лопай кого угодно!

По мере того как Поль говорил, я чувствовал, что мне делается легче и легче. "За что ж они меня называли шалопаем?" - спрашивал я себя.

- Понимаю, - сказал я после некоторого размышления, - но ведь это почти то же самое... ну да, это совсем то же самое, что я всегда...

- Вот то-то и есть, что мы часто создаем себе затруднения там, где их совсем не существует. Но резюмируем наши дебаты. Ты хочешь знать, в чем состоят наши принципы: вот они. Принцип первый: везде... всегда... куда угодно... Принцип второй: мыслей не имею, чувствовать - могу. Если ты усвоишь эти два принципа, то можешь дерзать совершенно свободно!

Поль обнял меня с нежностью. Очевидно, что роль ментора была для него еще внове, и я был чуть ли не первым учеником его в деле искусства приобретать успехи.

- Ах да - чуть не забыл, - спохватился он, - принцип третий: вот! - Он сжал правую руку в кулак, как будто держал вожжи. Глаза его сверкнули. - Это для тех, которые... ты понимаешь? ну, для тех... для умников!

Объяснение кончилось. Я вышел от Поля слегка отуманенным, но по мере того как я удалялся от его квартиры, туман постепенно рассеивался и уступал место лучам света.

- Что ж! - говорил я себе, - все это я давно знал, только не мог хорошо выразить - вот и все! Ведь если наш разговор пересказать своими словами, то выйдет так: принцип есть неимение никаких принципов... помилуйте! да разве я когда-нибудь думал противное!

И я чувствовал, как во мне зарождалось и с изумительной быстротой крепло сознание принципа. Покуда я ехал по Невскому, покуда повернул в Большую Морскую, все было готово. Двери Дюссо распахнулись передо мной и не узнали меня. Перед ними стоял все тот же Базиль, Васюк, Васька - но под новым лаком.

- Принципы! - весело твердил я, - et dire que ce n'est que cela! {только и всего!}

----

Они были все в сборе.

- Вася! Васька! Васюк! последняя тысяча! - раздалось со всех сторон при моем появлении.

Но я не обращал внимания на эти крики и с достоинством составлял меню. Между тем в компании происходил так называемый обмен мыслей.

- Что с ним? Basile! ты, кажется, хочешь наслаждаться на собственный счет! - говорил один.

- Messieurs! у него деньги, следовательно, он участвовал в ограблении Зона! - говорил другой.

- Messieurs! он снял заведение Фюрста!

- Messieurs! Эстер, уезжая в Париж, позволила ему продать в свою пользу ее кровать!