Господа ташкентцы

В такой атмосфере Миша невольно складывался благонравным, аккуратным, усидчивым и почтительным ребенком. С самой ранней юности слух его все чаще поражали два слова: служба и департамент. С утра до вечера он слышал разговоры о департаменте, в которых сосредоточивалось все: и сетования, и радости, и надежды, и предвидения будущего. Спрашивал ли он утром, куда папаша сбирается, - ему отвечали: в департамент. Кто в передней дожидается с портфелем? - курьер привез бумаги от директора департамента. Чему папаша радуется? - ему привезли орден из департамента. Отчего папаша встревожен? он боится, чтоб его не обошли в департаменте наградой. Начинал ли он резвиться шумливее обыкновенного - его останавливали фразой: не шуми, не мешай папаше, у него завтра доклад в департаменте. В скрипе пера, в щелканье косточками счетов, раздававшемся по вечерам в тиши отцовского кабинета, в той торопливости, с которою подавался обед по приходе отца, - везде слышался департамент.

Даже когда Семен Прокофьич заваливался после обеда всхрапнуть на диване, и тогда невольно приходило на ум: так может храпеть только человек, намаявшийся утром в департаменте! Одним словом, было очевидно, что папаша был прикреплен к департаменту таинственною пуповиной, которую ежели разорвать, то папаша изойдет кровью, а за ним следом изойдет кровью и все то, что раз навсегда заперто в этой квартире.

Правда, что представления Миши о департаменте еще были довольно фантастичны. Он не понимал действительной департаментской организации, а скорее представлял ее себе в виде какого-то загадочного царства теней. Войдя в это царство, папаша перестает быть папашей, сохраняет только крест на шее и, окруженный Васильем Прохорычем, Авдеем Дмитричем, Алексеем Иванычем и Владимиром Николаичем (так назывались столоначальники Нагорнова), витает в пространстве, созерцая лицо директора и непрестанно славословя пред ним. Но вот пробило четыре часа - и видения исчезают. Папаша снова делается папашей, надевает пальто и вместе с прочими воплотившимися тенями, словно из темной трубы, выползает из-под арки Главного штаба. Через минуту все пространство от Малой Миллионной до Подьяческих наполняется бледными, изнуренными лицами, на которых читается одна настоятельная мысль: пора водку пить!

Но как ни фантастичны были эти мечты, важно было то, что в мозгу Миши уже внедрилась идея департамента. Департамент- это целое будущее; департамент - это глухой переулок, из которого можно выйти только назад по Большой Морской в Подьяческую. Департамент - это сама неизбежность, это шхера, около которой как ни лавируй, все-таки никак не минешь, чтобы не наткнуться на нее.

- И благодетельная шхера-с! тут не разобьешься, а слаще, чем в наилучшей гавани отдохнешь! - объяснял Семен Прокофьич, когда кто-нибудь позволял себе выразить в его присутствии хоть какое-нибудь сомнение насчет живительных свойств департамента.

Или:

- Ты попробуй-ка сунься в другом месте поискать - ан тут оступился, в другом месте промах дал, а в третьем и вовсе оказался негодным! А в департаменте-то, как у Христа за пазушкой! дело у тебя постоянное, верное... как калач! Не только никаких выдумок от тебя не требуют, но даже если бы Ты и горазд был на выдумки, так запрет тебе на них положат! Пиши! округляй! а выдумывать предоставь прощелыгам да проходимцам. Так-то-с!

Благодаря такой обстановке Миша незаметно научился смотреть на родительскую квартиру как на продолжение департамента, на отца - как на ходячий осколок департамента, и даже на самого себя как на дитя департамента.

- А скоро, папаша, я в службу пойду? - часто приставал он к Семену Прокофьичу.

- Вот, душенька, выучишься, а там с богом и на службу! Вместе будем лямку тянуть!

- И мундир мне, папаша, дадут?

- И мундир дадут, и крест дадут... все как у папаши! Будь только прилежен да благонравен, а начальство уж наградит!

Слушая такие речи, Миша усугублял рвение и, никогда не теряя из вида департамента, с какою-то восторженностью зубрил: "Города, стоящие на Волге, суть: Ржев, Зубцов, Старица, Тверь, Корчева и т. д.".

- А чем замечателен город Лаишев? - по временам испытывал его отец.

- Лаишев, уездный город Казанской губернии, стоит при реке Волге, имеет собор и рыбные ловли.

- Ну, а город Свияжск, например?

- Свияжск, уездный город Казанской губернии, стоит при слиянии реки Волги и Свияги, имеет собор и рыбные ловли.

- Ну, а город Чебоксары?

- Чебоксары, уездный город Казанской губернии, стоит на реке Волге, имеет собор и рыбные ловли.

- Да так ли, полно? что-то ты уж очень сходственно говоришь!

- Это так точно-с, Семен Прокофьич! - вступался учитель, - Михаиле Семеныч наш не слукавит-с! Это такой ребенок... такой, доложу вам, ребенок-с...

И шли дни за днями, укрепляя в Мише веру в ожидающее его департаментское будущее и обогащая его ум познаниями. Наконец, Ветлуги, Мценски и Новосили неизгладимыми буквами навсегда утвердились в его памяти. Мише минуло двенадцать лет. Это был срок, в который заранее назначено было отдать его в "заведение".

----