Караульные засекли осторожное шевеление среди домов, сыграли по-тихому тревогу, приготовились к бою. Но так никого и не дождались. То ли возмутители нашего спокойствия заметили начавшееся движение в лагере и отошли, решив не связываться, то ли ещё что. Может, это просто местные жители проверяли свои халупки. Впрочем, что гадать? Поскольку народ уже не спал, тут же и позавтракали, собрались и ушли, подальше от греха. Может, это и впрямь местные копошились у себя дома, а может, и нет. Но нам-то зачем лишний раз судьбу испытывать? Раненых и так хватает. Ветер не поменялся, так же неторопливо и основательно мешал нашему упорному продвижению на север. К счастью, море также радовало своей пустынностью – хватит, навоевались. Хотя радость перебивалась и тревогой. Раз нет местных судёнышек, значит, они чего-то или кого-то боятся, значит, шныряют поблизости чёрные акулы норманнов.
После полудня, ближе к вечеру, берег ушёл резко вправо. Прошли прежним курсом ещё немного, пока далеко слева не показалась земля. Похоже, справа и есть тот большой залив, о котором меня и предупреждали. А появившаяся на горизонте земля – остров. Вариантов нет, надо опять проверять, уходить вправо вдоль берега и искать устье реки. И спросить не у кого, все разогнаны, распуганы, попрятались, как мыши. Придётся нам опять ночевать. Дело к ночи и если найдём нужное нам устье, соваться в него по темноте неохота. Да и на берег сходить тоже как-то не хочется. Давит какое-то предчувствие, томит душу. Такие вещи отбрасывать нельзя, заночуем на борту. Посоветовался с Горивоем, так тот сразу же накинулся коршуном. Ещё бы, в это время такой чуйке придавали огромное значение. Тьфу ты, точно. Мне даже та коняга со жрецами вспомнилась. Из храма, которая.
Шхуна потихоньку затихала, засыпая и плавно покачиваясь на пологих волнах залива. Постояли ещё немного вдвоём с Горивоем у нагревшегося за день борта, всматриваясь и вслушиваясь в темноту ночи. Где-то там недалёкий берег. Тихо вокруг. А к скрипу канатов и остывающего дерева мы уже привыкли. Ничего не нарушает ночного умиротворённого спокойствия. Даже графини давно не видно. За весь сегодняшний день на палубу не выходила. Может, случилось что?
– Слушай, а где наши гости? Второй день никого не вижу.
– Как это не видел? А вчера на берегу?
– Ну так уже два дня после этого прошло.
– Соскучился?
– Тьфу ты. Может, я за детишек переживаю, которых мы взяли. Всё ли с ними в порядке, здоровы ли? Дети всё же. Я в их возрасте на месте не сидел.
– Всё с ними в порядке. Делом заняты. Нашему говору учатся. Опять же, обшить их нужно, не дело в рванье по кораблю ходить. Да и запретил им Бивой пока наверх выходить. Нечего под ногами путаться. А что дети… так они уже давно не дети. Столько за плечами. Ты всё по меркам своего мира меряешь, а тут взрослеют быстро.
– Хм, правильно. Я и не сообразил. А…
– А… тоже сидит в твоей каюте безвылазно.
– Да я о другом хотел спросить.
– Конечно, конечно. Я тебе о другом и ответил.
– Да ну тебя. Пошли спать.
– Как скажешь.
Вот и поговорили. Впрочем, спать и на самом деле пора. Завтра на утреннем совещании будем решать, стоит ли подниматься вверх по реке. Надо было того толстяка спросить, проходят ли до Бордо по реке суда? Не сообразил, да и как-то уверен был в её судоходстве.
Тихонько, стараясь не топать, прошёл к каюте Ждана, осторожно открыл дверь, почти не дыша проскользнул внутрь, выдохнул облегчённо. Рядом, за переборкой, графиня спит, нечего её своим слоновьим топотом будить. Жаль, конечно, что она на палубу сегодня не выходила. Может, завтра проведать? Нет, это будет невежливо. А увидеть хочется. Завалился на кровать, закрыл глаза. Воображение услужливо нарисовало врезавшуюся в память картинку выходящей из шалаша девушки. Уже проваливаясь в сон, успел улыбнуться очаровательному видению и заснул окончательно.