Господи, подари нам завтра!

«Я никогда не знал как распорядиться собой и глушил себя всю жизнь работой как водкой». К сердцу подкатила дикая удушающая тоска – проклятие рода Ямпольских. Он до смерти боялся этих приступов. Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, встал, начал копаться в чемодане, перебирая сапожный скарб. В кармашке нашел красные стеклянные шарики, мешочек с песком и дробью, свинцовую биту.

«Боже мой! Все эти годы папа хранил мои игрушки! – и раскаянье обрушилось на него, – он так любил! Что развело нас? Откуда ненависть и злоба? Разве причина в Геле? Эта женщина не стоит того. Может быть, всё дело в моей необузданности? В моем диком характере? Я хотел верховодить в этой жизни. И ради этого перешагнул через всё. Отрекся от самого себя». Он глухо всхлипнул.

Вновь машинально нырнул в кармашек. Вытащил маленький сверток, замотанный в тряпицу. А когда развернул, то увидел Георгиевский крест на почерневшей от времени ленте. И тут же всплыло в памяти, как мальчишкой, безмерно гордясь этим знаком отцовской храбрости, выкрал его из шкафа и, приколов к рубашке, явился на на сбор отряда. Вожатая Зина, голубоглазая и курносая, учинила ему допрос перед строем:«Где взял?!». Он, почуяв неладное, соврал, что нашел. « Дети, смотрите! – звонко крикнула Зина, – такие ордена царь раздавал своим подлым наймитам !» «Я начал стесняться тебя, папа, – прошептал Наум. – Только на фронте, в окопе, понял, что ты был не робкого десятка, но что мог поделать? Метался, пытался вырваться. Потом сдался. Эта подлая власть поймала тебя в капкан. А я? То же самое случилось и со мной.

Разве не хотел быть честным? А стал своим среди подлецов и поддонков. Видно, самое тяжкое – война с самим собой. Здесь нет ни тыла, ни передышки, ни укрытия. Здесь нет ни орденов, ни медалей…» Он открыл жестяную коробку. Начал перебирать и раскладывать квитанции, сортируя их по годам:«Собирал эти злосчастные бумажки. Хранил их, оправдываясь перед всякой швалью за каждый заработанный своим горбом рубль. А они с сытыми харями указывали как тебе жить!» – Наум задохнулся от гнева.

На самом дне коробки лежал конверт без обратного адреса, обклееный диковинными марками. Наум вынул из него листок бумаги, исписанный мелким четким почерком. «Здравствуйте, мои дорогие! Боюсь навлечь этим письмом на вас беду, но не могу удержаться. Прошло столько лет – от вас никаких вестей. У нас уже трое сыновей. Все в твою породу, папа». Наум перевернул лист: письмо было без подписи. Он начал внимательно перечитывать его. «Если это не опасно, пошлите весточку по адресу: Тель-Авив, ул. Алленби 13. Дедушка до последнего дня вспоминал и молился за вас… Не смею надеяться… Но если кто-то надумает, то сделаем всё, что в наших силах. Вы, конечно, поняли о чем я пишу». На почтовом штемпеле отчетливо виднелась дата: письмо было трехлетней давности.

«Папа получил его за год до своей смерти, – и перевел взгляд на фотографию, взятую им из родительского дома, – неужели Симка?» – прошептал он, глядя на диковатую девочку с тугой косой, перекинутой через плечо.

В эту ночь Наум решил повернуть жизнь в новое русло: бежать куда глаза глядят от пут ненавистной ему власти, от Турина, от грязи, в которой барахтался столько лет.

– Это мой последний шанс, – сказал он Геле, – пока в силах, хочу начать всё сначала. Но здесь у меня жизни не было и не будет.

Это не моё.

Она не перечила, зная его упрямство и строптивость. Надеясь, что одумается. А Нюмчик начал действовать. Он написал письмо и послал по указанному адресу. Ответ совершенно обескуражил его.

На казенном бланке крупными буквами было напечатано: «Укажите точные имя, фамилию, год и место рождения, согласно метрике, всех членов семьи, кто намерен репатриироваться. Укажите имя, фамилию и год рождения, а также степень родства того, к кому вы едете. Если таковых нет, поставьте прочерк. Письмо вышлите по адресу: Рига, ул. Ленина 7, Петрову» Наум долго думал, что бы это могло означать. А потом решился. И махнул через всю страну в Ригу.

По указанному адресу оказалось какое-то учреждение по обмену жилплощади. Петрова там никто не знал. Пожилая женщина с усталым лицом предложила оставить письмо:

«У нас иногда такое бывает. Люди меняются, переезжают. Почта попадает к нам».

Она посмотрела Науму в глаза и, отвернувшись, зашелестела бумагами. Наум оставил письмо. Через месяц пришел вызов с печатью. И он понял, что участвует в игре, правила которой ему неизвестны. Но это не остановило его. Он твердо решил уехать.

И тут Геля неожиданно стала на дыбы.

– Нам там нечего делать. И ты никуда не поедешь! Это искалечит мальчику жизнь. Концерты, конкурсы – ему всё перекроют.

Столько лет учебы, труда. Из-за твоей блажи он должен стать учителем музыки в сельской школе? Не будет этого! Я всё узнала. Ты не получишь от меня развода, а без развода разрешения на выезд не дадут. Мы прожили вместе почти четверть века.

– Не вместе, а рядом, – перебил Наум.—Ты любила себя, я – себя!

– он с раздражением глянул на жену, и вдруг кольнуло: «Как похожа на маму!».